Секретное окно, секретный сад - Стивен Кинг

— Ты у Теда?

— Да.

— Как у тебя с ним?

Немного помолчав, Эми просто сказала:

— Я люблю его.

— Вот как…

— У меня не было других мужчин, — неожиданно призналась она.— Я всегда хотела сказать тебе об этом. У меня никогда не было других мужчин.Но Тед.., его не ослепило твое имя, просто он увидел меня, Морт. Он увиделменя.

— Ты хочешь сказать, что я не видел?

— Раньше видел. — Голос у Эми был слабый и несчастный. — Ноты так часто покидал меня.

Он вытаращил глаза и моментально приготовился к битве. Кбитве за справедливость.

— Что? Я не уезжал ни в какие поездки со времен тура поповоду «Семьи Делакоурт»! И та поездка была совсем короткой!

— Я не хочу спорить с тобой, Морт, — мягко перебила его Эми.— Та часть жизни уже закончилась. Я только пытаюсь сказать тебе, что, дажекогда ты находился рядом, ты слишком часто уходил. Видишь ли, у тебя была любовница— твоя работа. — Ее голос зазвучал твердо, но Морт чувствовал, что Эми вот-вотзаплачет — Как я ненавидела эту суку, Морт Она была симпатичнее меня, умнееменя, веселее меня. Как я могла с ней конкурировать?

— Что ж, давай вини во всем меня, это же так просто, —запричитал он и ужаснулся, чувствуя, что у него перехватило горло. — Чего тыхотела от меня? Чтобы я был водопроводчиком? Чтобы я остался без работы и мы быжили как нищие? Я больше ни черта не умею делать, неужели ты этого непонимаешь? Я ничего больше не умею!

Морт надеялся, что слезы высохнут, хоть на время, но они неуходили. Кто из них снова потер бок этой ужасной волшебной лампы? Кто виноватна этот раз?

— Я не обвиняю тебя. В этом есть и моя вина. Ты бы никогдане застал нас.., ничего такого не произошло бы.., если бы я не была такойслабой и трусливой. Тед хотел, чтобы мы пришли и обо всем рассказали тебе. Онне раз просил об этом. А я все время его отговаривала. Я говорила ему, что ещене уверена. Я говорила себе, что все еще люблю тебя, что все еще можетвернуться на круги своя.., но, наверное, ничего не возвращается. Я… — Онавсхлипнула; все-таки она заплакала. — Я никогда не забуду выражение твоеголица, когда ты открыл ту дверь в мотеле. Я унесу твой взгляд с собой в могилу.

Вот и хорошо! — захотелось ему закричать. — Вот и хорошо!Потому что ты просто увидела выражение лица! А мне пришлось все это пережить!

— Ты знаешь о моей любви, — неуверенно сказал он. — Яникогда не таил ее от тебя. Ты знала о ней с самого начала.

— Но я никогда не знала, как крепки ее объятия.

— Ладно, не вешай нос, Эми, Кажется, теперь я с нейрасстался. Эми плакала.

— Морт, Морт… Единственное, чего я хочу, это чтобы ты былсчастлив. Разве ты не понимаешь этого? Разве ты не можешь быть счастливым?

Но он лишь видел, как ее голое плечо прикасается к голомуплечу Теда Милнера. Он видел их глаза, широко раскрытые, испуганные, и волосыТеда, взъерошенные во сне. Он захотел сказать Эми об этом сейчас — хотя бы попытаться,— но передумал. И без того достаточно. Они вдоволь покусали друг друга. Может,когда-нибудь они снова смогут вернуться к этому разговору. Вот только не стоилоей говорить о нервном срыве. У него не было нервного срыва.

— Эми, мне, пожалуй, пора идти.

— Да, нам обоим пора. Тед ушел показывать дом, но он скоровернется. Я должна приготовить что-нибудь на обед.

— Прости, что спорил с тобой.

— Ты позвонишь, если я тебе понадоблюсь? Я все ещебеспокоюсь.

— Да, — сказал он, попрощался и повесил трубку.

Несколько секунд Морт стоял возле телефона, ожидая, чтонепременно вот-вот разразится слезами. Но слезы ушли. Вероятно, это былопо-настоящему ужасно.

Слезы ушли.

От мерного стука дождя Морт сделался тупым и равнодушным. Онразвел в камине небольшой огонь, придвинул стул и попытался прочитать статью в«Харпере», но начал клевать носом, вздрагивая всякий раз, когда его подбородокпадал на грудь и из горла вылетал громкий храп. Надо было купить сигареты,подумал он. Несколько затяжек меня бы взбодрили. Но Морт не купил сигарет ивовсе не был уверен в том, что они могли бы его взбодрить. Это была неусталость, а последствия перенесенного шока.

В конце концов он добрел до кушетки, поправил подушки и лег.В темное стекло возле его щеки стучал холодный дождь.

Только однажды, подумал Морт. Я сделал это только однажды. Ипровалился в глубокий сон.

Во сне он попал в самый большой в мире школьный класс.

Стены тянулись вдаль на целые мили. Каждая парта была горой,серые квадраты кафеля простирались среди них бесконечной равниной. Часы настене — огромное холодное солнце. Дверь в коридор закрыта, но Мортон Рейнивсе-таки прочитал слова; написанные на гофрированном стекле:

УЧЕБНАЯ КОМНАТА ДОМАШНЕЙ КОМАНДЫ

ПРОФ. ДЕЛЛАКОУРТ

Фамилию написали неправильно, подумал Морт. В ней должнабыть всего одна буква «л». Но внутренний голос сказал, что он не прав.

Морт стоял на гигантской, простирающейся вдаль канавке длямела, прибитой к огромной доске, и держал кусок мела размером с бейсбольнуюбиту. Он хотел опустить руки, которые ужасно болели, но не мог. Ему нужно былопятьсот раз написать на доске одно и то же предложение: Я не списывал у ДжонаКинтнера. Должно быть, он написал его уже четыре сотни раз, но этого было мало.Воровать у человека работу, которая составляла единственную ценность в егожизни, было непростительно. Поэтому теперь он должен был писать, писать иписать и не обращать внимания на голос разума, который пытался прокричать ему,что это всего лишь сон и правая рука болит совсем по другой причине.

Мел скрипел. Отвратительно. Пыль, едкая и почему-то знакомая— очень знакомая, — сыпалась ему на лицо. Наконец Морт окончательно выбился изсил. Его руки опустились, словно их оттянули сумки, набитые свинцовыми ядрами.Он повернулся на канавке для мела и увидел, что в огромном классе была занятатолько одна парта. За партой сидел молодой парень с деревенским лицом: с такимилицами ходят по борозде за мулами. Светло-каштановые волосы гвоздями торчали наего голове; грубые, побитые и поцарапанные руки были сложены на парте. Онсмотрел на Морта бледными, глубоко посаженными глазами. Я знаю тебя, произнесМорт во сне. Верно, бродяга, сказал Джон Кинтнер с протяжным южным акцентом.Только у меня чужие руки и ноги. А теперь продолжай писать. И не пять сотенраз. Пять тысяч.