Мэри, или Танцы на лезвии - Марина Крамер

Уронив голову на руки, я заплакала навзрыд. Больше у меня никого не осталось. Никого... И надеяться теперь можно только на себя. Тетя Валя переместилась ко мне ближе, гладила по волосам и шептала что-то. Я никак не могла успокоиться, устроила самую настоящую истерику, и бедной соседке пришлось накапать мне корвалол, но я отказалась – коньяк вряд ли совместим с лекарством... Тетя Валя принесла мне небольшой пакет. Там оказались ключи от моей квартиры, от гаража, где стоял мой джип, купленный Костей (он отказался продавать машину и велел оставить у отца), и альбом со старыми фотографиями. Вот и все...

Машинально поблагодарив, я поднялась, пошатнувшись, и пошла в коридор. Тетя Валя предлагала побыть у нее, хотя бы отдохнуть с дороги, но я отказалась.

Поймав такси, я назвала адрес и по привычке уже натянула на глаза капюшон шубы. От чего он умер? От сердечной недостаточности или от невозможности опохмелиться с утра? Или – от технического спирта, которым у нас торгуют на каждом углу по смешной цене? Я уже никогда этого не узнаю.

Дома царило запустение, на меня сразу с порога пахнуло нежилым помещением, пылью и холодом. Я бросила на стол счета за квартиру, вынутые из почтового ящика, открыла окно в спальне, чтобы проветрить, проверила, горят ли лампочки и есть ли вода. Все оказалось в порядке. Даже в шифоньере нашлось постельное белье. Ладно, отосплюсь – и завтра приведу здесь все в жилой вид. Да и машину нужно перегнать из гаража на стоянку поближе к дому.

Я практически не видела снов, провалилась в пустоту и проспала до обеда следующего дня. Открыв глаза, не сразу поняла, где нахожусь. В последние полгода я просыпалась в разных местах, так что немудрено. Но сегодня меня окружали стены, бывшие некогда родными. И теперь мне придется снова их обживать.

Пару дней я провела в домашних хлопотах, от которых, оказывается, успела отвыкнуть за эти годы. Но воспоминания давались легко, я с удовольствием отмыла всю квартиру, все перестирала, повесила свежие шторы. Каким-то шестым чувством понимала, что из квартиры нужно выходить как можно реже, и лучше – не днем, а потому вылазки в открывшийся в соседнем доме супермаркет совершала в основном ночами. Не знаю, отчего, но меня постоянно преследовала мысль о том, что отец умер не сам. Вот хоть убей – я не верила в то, что он мог... Хотя в принципе все логично – одинокий алкоголик, мало ли. Подозрения точили меня изнутри, глодали, не давали спать. И к исходу недели я поняла, что больше так не могу – мне надо знать.

Тем более что теперь у меня имелся неплохой шанс выяснить все – новый знакомый.

Я поехала к нему на работу во вторник, рассудив, что начинать дела в понедельник – как-то не очень. Меня не хотели впускать – мол, зампрокурора принимает только по записи, но тут дверь его кабинета открылась, и Дима вышел сам. В прокурорской форме он выглядел несколько иначе, нежели в пуховом комбинезоне. Увидев меня, он сразу расплылся в улыбке:

– Какие люди! Мария! Ты ко мне?

– Представляешь, да, – улыбнулась я в ответ.

– Ну, заходи-заходи, пообщаемся. – Он пропустил меня в кабинет и отрывисто бросил секретарше: – Настя, два кофе и по пятьдесят коньячку.

– Я за рулем, – отказалась я, и Дима захохотал:

– Не бойся, девуля, все уладим.

Но я решительно отказалась: в конце концов, кроме штрафа, есть еще и жизнь – своя и чужая.

Мы оказались за большим начальственным столом, Дима развалился в кресле, я выбрала стул наискосок от него. Определенно, в кабинете мой новый знакомый не казался таким красномордым тюфяком, как в самолете... Было ему лет около сорока, правда, излишний вес и наметившаяся плешь на макушке значительно старили. Но голубые глаза искрились смехом, что придавало ему обаяния и заставляло улыбаться в ответ.

– Так я слушаю тебя. Проблемы?

– Я... я даже не знаю, но... – сбивчиво начала я.

– Как юрист, первую страницу я обычно отсекаю, – улыбнулся Дима, помешивая ложечкой кофе в большой белой чашке. – Давай к делу.

– Понимаешь... я много лет жила не в России. Но тут у меня оставался отец – в том доме, куда ты меня подвозил, помнишь? – Дима нетерпеливо кивнул. – Так вот... соседка сказала, что он умер полгода назад. Я в это не верю.

Дима удивленно взглянул на меня, покрутил в пальцах ложку:

– Ты что хочешь этим сказать?

– Я хочу узнать. Конечно, я не юрист, не медик, но даже моих знаний хватает на то, чтобы понять: при обнаружении трупа проводится вскрытие, экспертиза – как там это называется? То есть все равно должно быть свидетельство о смерти, да? И причина там указана – или не там? Я не знаю...

Я выдернула из сумки пачку сигарет и закурила, даже не удосужившись спросить, можно ли делать это в начальственном кабинете. Дима помолчал, барабаня пальцами по столешнице, потом взял из тяжелого стакана карандаш и придвинул к себе пачку стикеров:

– Фамилию, имя, отчество скажи.

– Лащенко... Юрий Михайлович Лащенко.

В глазах моего знакомого что-то вдруг мелькнуло – и исчезло. Он записал данные на верхнем листке, позвонил секретарше Насте и попросил зайти. Та вплыла в кабинет спустя пару минут, прошла, покачивая бедрами, обтянутыми черной короткой юбочкой, к столу. Тот что-то прошептал ей на ухо, она кивнула и направилась к двери, сжав в руке листок, но на пороге чуть задержалась и резанула меня острым любопытным взглядом. Дмитрий тем временем допил кофе, отодвинул от себя чашку и проговорил, обращаясь ко мне:

– Ты пока езжай домой, Мария, телефончик мне только оставь, я позвоню, как дело поднимут.

«Дело»! Значит, все-таки дело было, и он об этом слышал – потому мне и показалось, что его напрягла фамилия отца. Ладно, подождем...

Я вернулась в пустую квартиру, наскоро съела что-то и забралась под одеяло. Сна не было, да и сколько можно спать... Я заставила себя встать и вынуть из сумки блокнот. Откуда появилась привычка писать именно в блокноте, когда под рукой всегда ноутбук, – не знаю. Я начала записывать что-то, даже не перечитывая. У меня и в мыслях не было писать еще одну книгу – зачем? Я не писатель, просто хотела отомстить – и такой способ оказался на тот момент самым приемлемым. Но привычка записывать осталась.

Проснулась с полным ощущением свободы. Все – нет ничего. Ни-че-го. Полгода жизни – а вспомнить нечего. Я благодарна за все – но дело не в этом. Я даже не могу объяснить, что происходит – мне очень страшно, давно не было такого ужаса, когда все тело выкручивает, и я не могу справиться, не могу держать себя в руках. Мне страшно – и одновременно я боюсь, что это состояние кончится, и жить будет нечем и незачем. Я сошла с ума... я уже не понимаю, что делаю, как делаю, о чем и с кем разговариваю. У меня только одна мысль в голове. И эта мысль меня пугает еще сильнее. Вместе с тем я давно не спала так хорошо, как сегодня. С вечера всю трясло, страшно болела голова, до такой степени, что я сделала то, от чего обычно удерживаюсь, – выпила три таблетки обезболивающего. Болеть стало еще сильнее. А ночью вдруг я почувствовала, что отпускает – потому что я не одна. Открытие испугало еще сильнее. Но боль исчезла. И сон был такой прекрасный...