Джек на Луне - Татьяна Русуберг

— Ой, Женька, — она хихикнула и шлепнула отчима по руке, пытавшейся пробраться с живота на грудь. — Никак у тебя девушка появилась?

Я сделал вид, что смутился:

— Что ты, мам. Мы просто друзья.

— Вот и сходишь к друзьям в будний день, — отрезал Себастиан. — А выходные надо проводить с семьей.

В общем, чего-то такого я и ожидал, но неожиданно мать встала на мою сторону:

— Сева, ну что ты, не помнишь себя в этом возрасте? Мальчику хочется побыть со сверстниками, — это мама свой датский усовершенствовала, заметно! — С девочками, — она сделала особый упор на "девочек". — А не с нами, скучными взрослыми, джаз слушать. Правда, Жень?

Я так головой закивал, что шея заболела.

— И потом, — она провела ладонью отчиму по руке, заглянула в глаза, — мы давно уже не были с тобой нигде вместе — только ты и я. Женьке ты и так много внимания уделяешь. Отца ему заменил. Но мне тоже нужен муж, — она прижалась к Севе, и я отвел глаза. Слышу, она воркует. — Давай мы вдвоем на концерт сходим, а Женька с ребятами отдохнет. Ведь если он никуда ходить не будет, и с ним никто дружить не захочет.

Вот, мамочка, молодец! Правильно его обрабатываешь!

Короче, попрепирались они еще немного, и постановили: меня отпускают в субботу на кемпинг с таким вот списком условий. Я должен быть дома не позже десяти (это шутка, да?!). Все уроки на понедельник я делаю в пятницу (ахаха!). Я не курю и не пью (тоже шутка?). Короче, посадили меня на короткий поводок, но я был рад до щенячьего визга.

Реакцию девочки Адамс на мое заявление насчет субботы надо было видеть. Она пискнула, чмокнула меня в щеку — я едва успел увернуться, чтобы она мне губы не обслюнявила — и убежала в сторону туалета. То ли писать от счастья, то ли делиться новостью. По крайней мере, о том, что мы "вместе", весь класс знал в тот же день.

Мне было погано. Из-за Лэрке, с которой мы играли в странную игру: ездили вместе в школу и из школы, молча, едва ли говоря друг другу два слова. Разъезжаясь, когда в городе появлялась угроза наткнуться на кого-то из одноклассников. Из-за Наташи этой крашеной, которой я вроде как что-то пообещал, ничего не обещая. Из-за математики, в которой туплю, и дождя, который сильнее и сильнее лупит в окно.

— Навряд ли ты найдешь решение на улице, Джек.

Я вздрогнул. Медведь, математик, как на цыпочках подкрался. На самом деле, его зовут Бьярне[17], но в нашем классе он — Медведь. Здоровенный, широкоплечий и седой. Заглядывает через плечо в листок с задачами, а там — пустые клетки для ответов, и на полях член с волосатыми яйцами нарисован.

Мне лишние проблемы не нужны. Я начинаю возить карандашом по задаче. Дан треугольник АВС. Определите, чему равно А, если AB = X, BC =… Блин, муть какая-то. Я потею, а Медведь так и топчется рядом, чуть над ухом не пыхтит, и воняет от него гнилыми зубами и мочой. Томас рядом кидает в мою сторону сочувственные взгляды — он-то давно все решил. Может сидеть себе спокойно, прыщи давить.

Наконец я психую и пишу первое, что в голову приходит. А = XYI. Даку, конечно, ни жарко, ни холодно от этих трех букв, а мне облегчение. Тут Медведь тетрадку у меня из-под руки выхватывает, трясет ею и начинает слюной брызгать:

— Вы видели? Нет, вы это видели? Вот что получается, когда у ученика вместо головы — помойное ведро! А в ведре — вот! — и тычет такой на поля с моим творчеством.

Вокруг начинают ржать — особенно те, кто ближе сидит, и видит, что там нарисовано.

— Вот что из этого юноши может вырасти, скажите, что?! А?! Я вам скажу! Трутень, сидящий на пособии, сосущий пиво перед ящиком и жалующийся на свою неудавшуюся жизнь. Без образования, без работы, без планов на будущее. Трутень, которого придется содержать вам, здоровым членам общества, — и рукой класс обводит.

— Задрот из него вырастет, — орет кто-то с камчатки.

Вильям, что ли, снова? Ладно, я это ему припомню. Продолжения ждать не стал. Встал — тут мне пришлось Медведя отпихнуть. Тетрадь у него вырвал и вышел из класса. Нафиг мне сдались его треугольники? У меня самого сплошные А, Б, да еще и С, и все сидят себе на трубе и падать не желают.

После математики у нас еще два датских, так что домой я не пошел — там мать и сплошные вопросы. Нашел закуток потише, недалеко от спортзала и сортира, сижу там, не отсвечиваю. В какой-то момент я, по ходу, вырубился — ночью почти не спал. Разбудил меня звонок. Я по началу даже не сообразил, где я. Думал, дома в кровати лежу, и мне в школу вставать пора. Пока в себя приходил, смотрю — мимо меня Томас пролетает. Кофта развевается, все дела. В одну дверь тыкается. В другую. Заперто. Меня не видит — сижу на полу тихо, сливаюсь с фоном.

Он назад, в коридор. Оттуда вопли. Смотрю, тащат его двое, руки за спину заломили. Вильям наш дорогой не Шекспир и Бриан Патлы Дыбом. За угол заволокли и об стенку — хрясь. Томас скорчился, ноги нескладные к животу поджимает, весь в соплях. А эти двое ржут:

— Ой, Паровозик вагончик потерял!

Короче, они уже прицелились беднягу попинать, но тут я не выдержал. С разбегу подпрыгнул и ногами вбил в стену усатого. Он черепушкой треснулся и притих. Бриану говорю:

— Давай. Чего зассал-то? Бей.

Он стоит такой, то на дружбана в отпаде косится, то на Томаса, который свои вагончики все собрать не может.

— Бей, — повторяю и шагаю к нему. — А то я ударю.

Ну и чего? Очко у Бриана взыграло. Попятился, в сторону метнулся и мимо просквозил. Только бы стучать не побежал.

Я Томаса за шкварник, на ноги вздернул.

— Валим, — говорю.

А он трясется, весь белый в красную крапинку (прыщи) и блеет:

— Ты его убил?

Я Вильяма пнул, тот вякнул.

— Живой, — ставлю диагноз. — Дерьмо не тонет.

Короче, поперли мы такие в сортир, сопли вытирать.

— Зря ты это, — Томас, оказалось, разговаривать умеет, не только задачки решать. — Теперь они меня точно убьют. И тебя тоже.

Я фыркнул и кофту ему отряхнул там, где следы подошв отпечатались:

— Эти шестерки-то?! Если они в этот раз ничего не поняли, я им в следующий популярно объясню. Кстати, чо они от тебя хотели-то?

Он на меня глаза вскинул — карие, телячьи, и говорит тихо:

— Наверное, чтобы меня не было.

Тут я понял все. И почему пацан заявлялся в класс за секунду до звонка, и почему вылетал оттуда первый. Почему я его никогда на переменах не видел или в столовке. Почему он от каждой СМСки вздрагивал. Почему однажды полдня просидел в мокрых штанах, и эти дегенераты с камчатки орали: "Паровозик обоссался!" Это у даков такая шутка юмора — затащить какого-нибудь лузера в сортир и жопой под кран. Буксеван[18] называется. Никогда, если честно, не понимал, в чем тут прикол. Мдя, верно, значит, Адамс сказала: гнобят Томаса в полный рост.