Опасная тишина - Валерий Дмитриевич Поволяев

оранжевые вспышки, пули беззвучно унеслись в метель, никому не причинив вреда. Чимбер выстрелил в третий раз.

Он не знал, в кого стрелял, стиснул зубы от собственной беспомощности, сдерживая внутри себя стон, но не сдержал – сплющенный, почти предсмертный, страшный звук выдавился наружу и вызвал у Чимбера минутную оторопь.

Емельянов услышал выстрелы, все три, вначале два, спаренные, будто бы в ночи стрелялись двое непримиримых классовых врагов, потом раздался еще один выстрел, словно кто-то добил своего противника, всадив ему в голову контрольную пулю, – выстрелы прозвучали совсем недалеко от него, вреда начальнику заставы они не причинили.

Хотя он услышал, как где-то сбоку, а потом вверху, очень невысоко, почти сбив с его головы шапку, прошли пули – поначалу две, затем еще одна – самая опасная, словно бы была выпущена прицельно. Емельянов захрипел, стиснул зубы и заперебирал ногами изо всех сил – быстрее, быстрее, еще быстрее. Он боялся за Женю. Других страхов у него не было, только этот.

Через несколько минут он выдохся, упал в снег, ухватил ртом, зубами, будто зверь, льдистой крошки, разжевал.

Ошпаривающая, будто кипяток, студь отрезвила его. Он приподнялся над снегом, вгляделся в крутящуюся мглу, пытаясь разобрать в ней хоть что-нибудь, но ничего не увидел, сник, снова ткнулся головой в снег и неожиданно опять услышал выстрел – четвертый. Емельянов застонал, подтянул к себе ноги, выждал несколько мгновений и с надсаженным хрипом переместился на четвереньки.

Сил у него не было, кончились силы, он не должен был подняться, но Емельянов, преодолевая самого себя, боль собственную и немощь, схожую с оглушением, с апоплексическим ударом, все-таки поднялся.

Захрипел торжествующе. В это время раздался пятый выстрел.

Пятый выстрел подстегнул Емельянова.

Он, шатаясь, сделал несколько мелких шагов, потом несколько шагов покрупнее и, морщась, словно бы получил в бою ранение, перешел на бег. Ну, держись, мужик! Быстрее, быстрее, быстрее… Накренился, падая вперед, в ночь, раскинул руки пошире, стремясь удержаться на ходу, проехал несколько метров на подсекающихся, сделавшихся чужими ногах, выплюнул изо рта несколько невнятных смятых слов и выпрямился. Он почувствовал себя лучше и готов был бежать дальше – Женя находилась уже совсем недалеко от него, очень недалеко… Лишь бы ее не задел какой-нибудь случайный выстрел.

Чимбер пребывал в ярости, он не понимал, что с ним происходит – ну будто бы кто-то неведомый вцепился ему в лопатки и не отпускает.

Он сделал еще два выстрела, потом перестал стрелять – понял наконец-то, что впустую сжигает патроны – его выстрелы никому не причинят вреда.

Выругался. Хотел в очередной раз толкнуть Женю стволом в спину, но сдержал себя, просипел, проглотив кусок снега:

– Граница далеко?

– Не знаю.

– Ты чего? Ты же была на границе.

– Не ты, а вы.

Чимбер поперхнулся, ему показалось, что в глотке у него возник и застрял отвердевший кусок воздуха, он хотел взвиться, но вновь сдержал себя: понял, что эту дамочку надо брать только добром – ничем другим взять невозможно.

– Вы же говорили, что были на границе.

– Была, – резко ответила Женя. – Но не знаю ее, не знаю, где она. Охранять границу – дело моего мужа, а не мое.

Бывший колчаковский поручик играть в вежливость перестал, выругался матом и ткнул Женю кулаком в спину:

– Вперед, лярва красная!

Сейчас, когда этот человек расстрелял половину имевшихся у него патронов и начал осторожничать, жаться, дергаться, нервничать, хамить, он вызывал брезгливость и жалость одновременно. Что-то с ним происходило, а что именно, Женя не могла понять. Как не могла понять, в кого он стрелял.

Может, в пограничников? Но тогда бойцы границы обязательно открыли бы ответный огонь…

Через несколько минут они сбились с тропы. Женя по пояс погрузилась в сыпучий снег, от мороза превратившийся в твердый неприятный песок, забарахталась в нем по-птичьи беспомощно, будто у нее обрубили крылья. Рядом точно так же беспомощно затрепыхался Чимбер – он запутался в своей бурке, чуть не лишился обуви, заорал яростно, зло, потом откинулся на спину и, работая ногами, попытался немного отползти вбок.

А ведь этот курильщик опиума находится в том состояний, когда он может (и будет) стрелять в кого угодно, даже в собственного отца, – все сделает, чтобы уцелеть самому.

– Ползи сюда, – прокричал Чимбер, – иначе тебе конец…

Сверху на Чимбара свалился пласт снега, заткнул ему горло.

Заминка была недолгой, минут пять всего, но показалась она Жене бесконечной. Женя готова была заплакать, поэтому, борясь сама с собою, до крови закусила зубами нижнюю губу, помотала головой упрямо. Коля, Коленька… Емельянов, где ты?

Именно эта заминка сработала на Емельянова, позволила ему догнать Чимбера.

Емельянов захрипел обрадованно, когда впереди в темноте возникли и, продержавшись несколько мгновений, исчезли в кривых охлестах снега две неровные фигурки, понял, кто это, и от радости чуть не захлебнулся в своем хрипе.

– Женя… Женечка! – хотел прокричать он, но не смог.

Чимбер и Женя вновь выбрались на тропу. Чимбер уже не подталкивал ее, ни ствол, ни кулак не использовал – боялся. А чего боялся – сам не понимал.

– Э-э-э! – послышался протяжный хрип за его спиной.

Вот оно, то самое, чего Чимбер боялся, ощущал остро – и затылок его опасность чувствовал, и спина… Лицо Чимбера передернулось, зубы плотно сжались сами по себе. Он выставил перед собой револьвер, провел им по пространству, словно бы револьвер мог сам по себе, без стрелка нащупать цель, но это не получилось – цель револьвер не нащупал.

Поспокойнел Чимбер, пришел в себя, втянулся в бурку, как в кокон, – от этого ему, показалось, даже теплее сделалось. Вглядывался в хаотичное движение темного снега в темном, почти черном воздухе, рассчитывая увидеть человека, преследующего его. Чимбер знал теперь, кто этот человек, совершенно точно знал – даже не видя его лица.

Впрочем, он никогда не видел начальника местной заставы. Даже издали. Может, это и хорошо, что не видел. С другой стороны, ему было все равно, видел он его или не видел, он с одинаковым спокойствием, даже с небрежением выстрелит в человека, которого знает, как и в того, которого не знает. Ему было все равно.

Подумал, что женщина, которую он волок с собою, может воспользоваться моментом и удрать, равнодушно дернул ртом: ну и черт с нею! Это тоже перестало беспокоить его – пусть удирает. Всякие планы насчет того, чтобы забрать ее с собою на ту сторону, к Джунаид-беку, исчезли, словно бы их и не было. Улетучились. Он даже патроны на нее тратить не станет.

Сегодняшняя ночь будет жестокой, мороз, несмотря на снегопад, усилится, это Чимбер ощущал своими костями – плохо будет всякому человеку, который заночует под открытым небом… Погибнет и эта дамочка.

Он сейчас стоял лицом к ночи – развернулся на сто восемьдесят градусов, к настигавшему его человеку, дамочка осталась за спиной… Наверное, она уже убежала – Чимбер слышал хруст снега под ее легкими ногами. Пусть