Моя грязная Калифорния - Джейсон Мосберг

начать все сначала. Все вечно спрашивали: «откуда ты?», «почему ты здесь?», я не хотела рассказывать свою плачевную историю, хотела чего-то попроще. Поэтому я говорила, что у меня был тяжелый разрыв с парнем и мне нужны были перемены.

— И как ты сюда попала?

— Эту часть истории я не меняла. Я была на вечеринке, потеряла сознание. И проснулась здесь.

— Чья это была вечеринка?

— Какого-то парня, которого я встретила возле художественного музея.

— Как его звали?

— Не помню.

— Ты не встречала на той вечеринке кого-нибудь по имени Эббот?

— Нет. Кажется, я говорила с Флойдом. Он сказал, что он из Барбивилля или Гарбивилля, что-то в этом роде. У него был пирсинг в носу. Смутно все помню.

— А здесь никто с тобой не разговаривал?

— Нет.

— Ты пробовала…

— Да, я пыталась. Умоляла. Кричала. Когда я слышала, как открывают люк, чтобы положить еду, я подбегала и пыталась с ними заговорить. Но они не отвечают. И если я держала люк открытым с этой стороны, не получала еды вообще.

— Но они тебя кормят. Значит, хотят, чтобы мы были живы. Так что, может быть, если перестанем есть…

— Хочешь объявить голодовку?

Рената кивает, хотя никогда раньше не слышала этого выражения.

Глава 20

Пен

Желудок Пен урчит. Она пропустила обед, потеряв счет времени в лос-анджелесской Центральной библиотеке, где просматривала несколько карт из восьмидесяти пяти тысяч в их собрании. Она смотрела старые карты Палм-Спрингс, вулканического национального парка Лассен и Голливуда. Пен думает сходить на Центральный рынок и там поесть, когда звонит ее телефон.

— Пен, у меня хорошие новости. У нас есть предложение по твоему проекту. «Тауэр Хилл Энтертейнмент».

— Правда?

— Да, — говорит Дэниел. — Они страшно боятся, что мы используем их предложение для переговоров с другими студиями. Они не хотят аукционной войны.

— Уже идет аукционная война?

— Нет. Я не думаю, что кто-то еще заинтересован, поэтому, на мой взгляд, мы должны принять их предложение.

— Что они предлагают?

— Они хотят купить идею за тридцать пять тысяч. Ты должна будешь написать сюжет тизера и общий синопсис. И потом, если это им понравится, они станут финансировать документальный фильм.

— То есть не факт, что я смогу его снять?

— Такая сделка. Они покупают право финансировать фильм. И если они не захотят запускать в производство, ты всегда сможешь пойти в другие места. Пен, это хорошо. Где ты сейчас? Я приеду, и мы отпразднуем.

— Я в центре.

— Люблю центр города. Там есть виски-бар «Севен Гранд». На углу Седьмой и Гранд. Мы можем попасть на счастливый час[71].

Если она задержится в центре города на счастливый час, она не успеет вернуться в Топангу к закату.

* * *

Пен делает свой первый глоток «Золотой лихорадки»[72], когда ее телефон гудит. Текст от Дэниела: «У меня не получается приехать. Мне очень жаль. Давай завтра? Поздравляю еще раз!»

Он всегда ее кидает, всегда сбрасывает ее звонок, чтобы ответить на чей-то еще. Но он ей не особенно нравится, с тем же успехом она может пить в одиночестве.

Одиночество оказалось недолгим.

— Ты часто здесь бываешь? — спрашивает широкоплечий парень со стрижкой «ежик».

Мужчинам очень идут стрижки «ежик», — думает Пен.

— Первый раз.

— Что привело тебя сюда сегодня днем?

— Праздную. Я получила контракт на новый кинопроект.

— О, правда? — по его волнению, красивому лицу и красивой фигуре она решает, что он актер.

— А ты часто здесь бываешь?

— Тоже в первый раз. Я консультант. У меня тут рядом была деловая встреча.

Не актер. Пен нравятся актеры. Но она считает, что в Лос-Анджелесе их чересчур много. Она не имеет никаких чувств к дантистам, но если бы повсюду, куда бы она ни пошла, ей встречались дантисты, а люди обсуждали бы дантистов, тех, кто пытается стать дантистами, журналы с дантистами на обложке и награждения лучших дантистов, то она могла бы устать от дантистов.

— Я думала, что ты, наверное, дантист.

Он смотрит на нее, сбитый с толку.

Я сказала «актер» или «дантист»? — думает Пен.

Он представляется Люком. Они болтают, пока их бокалы медленно пустеют, а бар медленно заполняется. Пен не может определить, повлиял ли на нее коктейль с виски, но испытывает к Люку магнетическое притяжение.

— Могу я кое о чем у тебя спросить?

— Спрашивай, — говорит он.

— Ты веришь в родственные души?

— Я думал, ты спросишь, люблю ли я готовить, или чем увлекаюсь, или какое у меня любимое телешоу.

— Тебе необязательно отвечать.

— Да, я верю в настоящую любовь. Но не верю, что все предопределено. Свобода воли — это интереснее, правда?

— Но ты веришь, что для каждого человека есть только один идеально подходящий?

— Не знаю. А ты?

— Я — да. Если веришь в гипотезу симуляции, а я верю, и если эта конкретная симуляция была создана так, чтобы имелись родственные души, то теоретически для каждого из нас будет только один идеальный человек. Вопрос только в том, повезет ли его встретить.

— Может быть, мне уже повезло, — говорит он, подмигивая.

— Мне тоже. Я чувствовала это с того момента, как мы начали говорить. Магнитное притяжение.

Он смотрит ей в глаза. Пытается определить, говорит ли она серьезно? Нет, он ищет ее душу. Она не может удержаться. Она привстает с табурета, кладет ладонь на его щеку и касается губами его губ.

* * *

Люк приводит ее в свою квартиру в историческом доме «Бискит-Компани-Лофтс» в арт-квартале. Перегородки из разноцветных панелей отделяют спальню, но Люк ведет ее к дивану в гостиной зоне. Потолок здесь такой высокий. Когда ее взгляд опускается, Люк снова ее целует. На полу растет горка из футболок и брюк. Она спрашивает, не хочет ли он пойти в кровать, а в ответ он просовывает руку между ее ног. Она чувствует себя очень близкой к нему, ближе, чем она чувствовала себя с мальчиками и мужчинами, с которыми встречалась месяцами. Это притяжение напоминает ей, как подростком она принимала экстази на пляже Доквейлер. Они оба сейчас голые. Он садится. Она над ним, его лицо прижато к ее груди. Она не может оторвать рук от его колючей стрижки. Она чувствует себя все ближе и ближе к нему. Но он встает, наклоняет ее над диваном. Теперь она не чувствует себя такой близкой. Она чувствует себя далеко, но она наклоняется в эту даль, убирает одну руку с дивана, и ее сотрясает оргазм, какого она не испытывала уже лет пять.

Люк уходит