Корни - Алекс Хейли

– Хорошо, заберешь его позже! – рявкнул он.

Ламин, не говоря ни слова и не обращая внимания на ноющие мышцы и кровоточащие ступни, побежал к деревне раньше Кунты. Тонкие ножки его мелькали быстрее, чем когда бы то ни было.

Когда Кунта входил в ворота деревни, возбужденные женщины и дети столпились вокруг Бинты. Бинта воткнула шесть перьев с золотом в волосы. Лицо ее сияло от радости и облегчения. Бинта и Кунта с нежностью смотрели друг на друга, обмениваясь традиционными приветствиями матери и взрослого сына, вернувшегося домой из странствия. Женщины разнесли весь о возвращении двух старших сыновей Кинте с золотом по всей деревне.

– На голове Бинты целая корова! – крикнула одна из старух.

В перьях действительно золота хватало на покупку коровы. И остальные подхватили ее слова.

– Ты все хорошо сделал, – сказал Оморо, когда Кунта подошел к нему.

Но их чувства, не выраженные словами, были гораздо сильнее чувств Бинты. В другие дни старейшины, завидев Кунту в деревне, заговаривали с ним и тепло улыбались, а он отвечал им с должным почтением. Даже сверстники Суваду из второго кафо приветствовали Кунту как взрослого. Они говорили: «Мира!», а потом стояли, приложив руки к груди, пока он проходил мимо. Как-то раз Кунта услышал, как Бинта говорила о «двух взрослых мужчинах, которых она вскормила». Узнав, что мать наконец-то поняла, что он – мужчина, Кунта преисполнился гордости.

Теперь Кунта с полным правом мог отказаться от еды Бинты и не позволять ей искать в его голове блох. Раньше она обиделась бы – но не сейчас. Теперь Кунта мог навещать ее в хижине тогда, когда ему захочется. Бинта же буквально сияла, даже напевала что-то себе под нос, когда готовила еду. Кунта мог спросить, не нужна ли ей помощь, она могла попросить его о чем-то, и он мог сделать это, когда у него будет время. Но стоило ему взглянуть на Ламина и Суваду, когда братья начинали возиться слишком шумно, они сразу же стихали и успокаивались. Кунте нравилось подбрасывать маленького Мади к потолку и ловить, а Мади это нравилось еще больше. Ламин же стал относиться к брату-мужчине как к кому-то, кто занимает второе место после Аллаха. Он ухаживал за семью козами Кунты (козы хорошо размножались), словно они были золотыми. И с охотой помогал Кунте обрабатывать его небольшой надел кускуса и земляных орехов.

Когда Бинте нужно было что-то сделать по дому, Кунта мог забрать у нее всех трех мальчишек, и она с улыбкой смотрела, как он шагает прочь, держа Мади на плече, а за ним семенят Ламин и Суваду. Кунте это очень нравилось – так нравилось, что ему хотелось завести такую же собственную семью. Но, конечно, лишь когда придет время – а до этого было еще очень далеко.

Когда это не мешало их обязанностям, новым мужчинам позволяли присутствовать на собраниях совета старейшин, которые каждую луну проходили под старым баобабом Джуффуре. Кунта и его товарищи устраивались с самого края. Шесть старейшин, сидевших на выделанных шкурах плечом к плечу, казались такими же старыми, как само дерево. Кожа их на фоне длинных белых одеяний казалась абсолютно черной. Лицом к ним находились те, чьи проблемы и споры старейшины разрешали. За просителями в соответствии с возрастом рядами сидели младшие старейшины, и среди них Оморо. А уже за ними располагались новые мужчины из кафо Кунты. И совсем позади могли сидеть женщины, хотя это случалось редко – разве что дело касалось кого-то из их ближайших родственников. Как-то давно на собрание пришли все женщины деревни – но такое происходило лишь тогда, когда дело могло дать пищу для сплетен.

Когда совет решал чисто организационные дела – например касательно отношений Джуффуре с другими поселениями, – женщины не приходили. А вот дела жителей деревни рассматривали большой и шумной толпой – но все смолкали, когда самый старый из старейшин поднимал свой посох, обшитый яркими бусинами, и ударял в стоящий перед ним тамтам, вызывая первого просителя. Очередь устанавливалась в соответствии с возрастом – дела тех, кто старше, рассматривали в первую очередь. Проситель поднимался, излагал свое дело, старейшины внимательно слушали его, глядя в землю. Потом проситель садился. После этого любой из старейшин мог задать ему вопрос.

Если дело касалось спора, то вызывали вторую сторону. Этому человеку тоже задавали вопросы, а потом старейшины отворачивались, чтобы обсудить дело, и это могло занять много времени. Иногда кто-то из них оборачивался и задавал свои вопросы. В конце концов старейшины поворачивались к собравшимся, просители снова поднимались, и главный старейшина произносил свое решение, а затем вызывал следующего.

Даже для новых мужчин подобные слушания давно стали рутиной. Те, у кого недавно родились дети, просили увеличить надел мужа и выделить дополнительный рисовый надел жене. Просьбы эти рассматривались очень быстро, равно как и просьбы о выделении первых наделов неженатым мужчинам – Кунте и его товарищам. В ююо кинтанго учил юношей никогда не пропускать собраний совета старейшин – только в самых крайних случаях. Решения старейшин расширяют знания мужчины, и когда пройдут должные дожди, он тоже займет место в совете. На первом собрании Кунта смотрел на Оморо. Отец сидел прямо перед ним. Кунта гадал, сколько сотен решений хранит в своей голове отец, хотя он еще и не стал старейшиной.

На том первом собрании, где был Кунта, обсуждали спор о земле. Двое мужчин предъявляли свои права на плоды деревьев, когда-то посаженных первым на земле, которая теперь принадлежала второму, потому что семья первого уменьшилась. Совет старейшин присудил плоды первому, сказав: «Если бы он не посадил деревья, то и плодов не было бы».

На других собраниях люди часто спорили из-за поломки или потери чего-то позаимствованного. Истинный хозяин всегда утверждал, что предметы эти были ценными и совершенно новыми. Если у ответчика не было свидетелей, которые могли бы эти утверждения опровергнуть, ему обычно приходилось заплатить или заменить сломанную или потерянную вещь новой. Кунта видел, как разозленные люди обвиняли друг друга в собственных неудачах, считая, что на них навели порчу злой магией. Один мужчина утверждал, что другой коснулся его петушиной шпорой, из-за чего он тяжело заболел. Молодая жена заявляла, что свекровь спрятала на ее кухне ветку кустарника бурейна, из-за чего вся ее еда имеет плохой вкус. Вдова жаловалась на то, что старик, притязания которого она отвергла, сыплет на ее пути толченую яичную скорлупу, из-за чего с ней случаются всякие неприятности. Если доказательства злой магии были достаточно убедительными, совет постановлял провести соответствующий ритуал и приглашал для этого ближайшего странствующего колдуна. Колдуна вызывали барабанами, а все расходы ложились на злоумышленника.

Кунта видел, как должников вынуждали отдавать долги, даже если для этого им приходилось продавать свое имущество, а если продавать было нечего, то они работали на земле кредитора в качестве рабов. Он видел рабов, которые обвиняли своих хозяев в жестокости, в предоставлении некачественной пищи или жилья или в том, что те забирали больше, чем полагалось по закону. Хозяева, в свою очередь, обвиняли рабов в обмане, в сокрытии части урожая, в плохой работе, в сознательной поломке орудий труда. Кунта видел, как старейшины тщательно обдумывали все доказательства и принимали во внимание репутацию каждого человека. Порой репутация рабов оказывалась гораздо лучше, чем их хозяев!