Коммунисты - Луи Арагон

гитлеровском плену и изводиться… Нет, спасибо! И партии и Полетте одинаково нужно, чтобы он, Рауль, был свободен. Завтра же. Правда, из плена можно убежать. Но если бежать, так уж лучше сейчас. То есть — попробовать убежать. Потому что неизвестно, убежишь ли, но, во всяком случае, при наличии двух пистолетов дорого продашь свою жизнь. Больше трех я не убью… Если бы каждый француз убил трех немцев…

Как все-таки звереет человек!

Не для того я родился, чтоб убивать. Но и не для того, чтобы быть убитым.

А что если опередить немцев? Если самому пойти в деревню, накрыть их за пьянкой и выстрелить в дверь? Нескольких, конечно, уложишь. Можно пробраться тайком, место знакомое… Через кусты сирени. Предположим, это удастся. Сколько их там? Они никак не подумают, что имеют дело с одним человеком. Он воспользуется суматохой и добежит до холма. Человеку одному уйти не так уж трудно… Да, а машина? Значит, надо оставить машину. Немцы ее захватят, будут ею пользоваться… Горючее на исходе. Можно еще поднажать, сделать несколько километров… знать бы, как далеко до наших частей… Нет, до них не доехать… Конечно, лучше пожертвовать машиной, чем человеком. Но зачем жертвовать? Если можно спасти и человека и машину… Ах, если бы не этот проклятый бензин!

Из деревни еще доносилось пьяное пение. До нее было рукой подать. Неужели немцы перепились? Видно, чувствуют себя победителями, хозяевами покоренной страны. И вдруг Раулю стало ясно как день, что надо делать: просочившиеся немецкие мотоколонны… да ведь это только вклинились отдельные части, разведка… страна не в их руках. Надо дать им пройти. А затем за ними вслед, и хлоп! — нажать с обеих сторон и отрезать, а потом уничтожить… Тем временем подтянутся их основные силы, считая, что путь свободен, и встретят отпор…

Да, но пока что отрезан-то я. Все, что я могу сделать, — это нанести им урон. Дешево я свою жизнь не продам.

Как проживет Полетта солдатской вдовой? Ну, в ней я уверен. Она женщина сильная. Ее несчастье не сломит. Когда есть ребенок, нельзя унывать. Значит… Потом, ей поручена работа. Поручена партией. Да что это я, право, уже вообразил ее вдовой, а может быть, в данную минуту большая опасность угрожает не мне, а ей, как знать?.. Он сжал кулаки… Пусть только посмеют тронуть Полетту! Рауль представил ее себе, как живую, какой она была, когда приезжала к нему в часть, на рождество, в самые морозы; Декер тогда еще сторожил их. Если мы оба погибнем, старики, чего доброго, сделают из Мондине крестьянина. Очень бы не хотелось. Странно — почему? Ну, конечно, я предпочел бы, чтоб он работал на заводе, вступил в Коммунистический союз молодежи… Сейчас и деревенские тоже идут в партию. Родители Полетты сочтут своим долгом воспитать из него коммуниста, такого же, как мы. Может быть, это и неплохо, чтобы из Мондине вышел крестьянин-коммунист…

Ну и хорош же я, взял да похоронил и себя и Полетту. Нездоровые мысли! Мы еще поживем. И она, и я. Воспитаем мальчишку. Сделаем из него человека, борца за наше дело. В тринадцатом округе. Мондине будет читать пионерский журнал, носить красный галстук… а позднее выучится по-русски, очень бы мне этого хотелось… чтоб читать советские газеты, а мы к тому времени уже начнем стареть, будем гордиться, что он нам переводит…

Интересно, какая тогда будет жизнь во Франции? Мерзавцев повыгонят. А работы на всех хватит. Как в Советском Союзе. Ни мы, ни Мондине не будем сидеть сложа руки. Работы впереди непочатый край! Так неужели же спокойно дожидаться, пока тебя укокошат, когда впереди столько работы. Да это же смешно…

И что всего чуднее — Рауль громко рассмеялся в темноте… Надеюсь, что никого, кроме меня, здесь нет!

Как раз в ту минуту, когда он это подумал, послышалось тарахтенье. Ах ты чорт, боши! Шум шел с юга, приближался. Танки! Их еще не было видно. Рауль крепче сжал в руке пистолет, опустил стекло в машине, наставил дуло на дорогу. Дурак! Глупо стрелять в танки из пистолета, но если его заметят, если кто-нибудь подойдет…

Вот они. Легкие танки. Штук семь или восемь. Не такие быстроходные, как те, что в первый раз пересекли ему дорогу. Черные чудовища. Они проходят мимо. Облака рассеялись, но свет от луны не проникает сквозь деревья, между которыми вырисовываются темные силуэты танков. Они не заметили Рауля. Они въезжают в деревню…

Что такое? Кто это стреляет? Боши? Ну, значит, они перепились до чортиков! А что, если… На сердце у Рауля вдруг становится тепло. Все сомнения рассеиваются. Так и есть. Ну конечно же! Так и есть! Наши! Французы! Танки-то были легкие виснеры, ему уж и тогда показалось… Так, значит, стрельба, огонь по деревне из 37-миллиметровых, крики, все это… и вот уже снова слышна на дороге тяжелая поступь стальных чудовищ, медленно поглощающих пространство; они уходят; по небу тянутся редкие облака, понемногу воцаряется безмолвие…

Лучше подождать, в темноте они могут по ошибке обстрелять санитарную машину. Рауль осторожно отпустил тормоз, поднялся на насыпь, выехал на дорогу. В деревне все затихло. У околицы часовых нет… На земле перед домом, откуда недавно доносилось пение, черными кулями валяются трупы. Тишина, и вдруг свет луны озарил всю картину: беспорядочно разбросанные тела, завалившееся строение и поперек дороги броневик с потушенными фарами… Тут Рауля осенило: он нащупал под сиденьем шланг. Вот когда эта резиновая трубка оказалась кстати… Затем открыл дверцу. Спрыгнул наземь; он все еще не выпускал из рук пистолета, но вокруг все было тихо. Так и есть, в баке у немца осталось горючее. Рауль вернулся к своей машине, подвел ее поближе к брошенному немецкому броневику. С помощью шланга перелил к себе горючее. Посмотрим, какое оно у них. Судя по запаху, это авиационный бензин…

Вдруг он вздрогнул — в доме послышался шум. Рауль бросил качать бензин и с пистолетом наготове, одним прыжком, как кошка, подскочил к своей машине. Высоченный, насмерть перепуганный немец вышел из темноты, подняв руки и лопоча непонятные слова, смысл которых был вполне понятен. — А ну, подойди поближе! — Пристрелить или нет? Тут был просто холодный расчет — выстрел мог привлечь внимание какого-нибудь другого уцелевшего боша, а потом было еще и такое соображение: от живого от него может быть больше проку, чем от мертвого. Ну, разумеется, больше. Из такого гуся нетрудно вытянуть любые сведения. По всему видно, что он перепуган