Белое дело в России: 1917-1919 гг. - Василий Цветков

Львов предсказывал с убежденностью (в отличие от многих политиков Национального Центра), что в послевоенном мире будет усиливаться влияние уже не Старого Света – Англии, Франции и, тем более, Германии, – а САСШ и славянских государств: «Глашатаем новых гуманных идей освободительных явилась демократия Северо-Американских Соединенных Штатов». Для него была очевидной опасность диктата со стороны Америки политических ценностей, выраженных в известных «пунктах президента Вильсона». «В Северо-Американской демократии, гордой своей победой над могущественной Германской империей, установилось отношение к старой России, как к варварской стране с азиатским деспотизмом, угнетавшим народ, стране политической каторги, жандармского произвола и еврейских погромов» – таково определение отношения к внутриполитическим проблемам России, выраженное Д. Шотуэллом в откровенной беседе с Г. Н. Михайловским в марте 1920 г., на что руководитель Союза земельных собственников ответил, что «хотел бы напомнить горделивой Северо-Американской демократии… что освобождение крестьян в России произошло в то время, как в Америке господствовало рабовладение и торговля людьми». «Великие реформы» Александра II проходили при широкой «поддержке всего общества», тогда как отмена рабства в САСШ привела, по мнению Львова, «к кровавой гражданской войне». Тем, кто упрекал Россию в «отсутствии демократии», уместно было бы напомнить и «страницы из жизни русского земства, земства, которым может гордиться Россия, как творчеством ее общественных сил… земства, где бывший крепостной был посажен вместе с владельцем крепостных душ, и оба призваны вести общее земское дело». «Гуманная идея о всеобщем разоружении провозглашена ныне северо-американской демократией, – продолжал Львов, – но первое слово было заявлено русским Императором Николаем II на Гаагской конференции, созванной по почину России… Россия бросила свои полки в болота Восточной Пруссии, обрекая их на гибель, но спасая тем самым Париж. Старая Россия осталась верна союзу до конца, и последние остатки старой армии, рискуя своей гибелью, отвергли всякое соглашение с Германией (имелись в виду кадры Добровольческой армии. – В.Ц.) и сохранили верность раз данным обязательствам. И вот Россия уничтожена, низвержена из общества европейских народов, и голос ее не смеет звучать при торжестве того дела, на которое было принесено столько жертв и пролито столько Русской крови».

«Можно ли, – спрашивал Львов, – строить Россию на силах подобной демократии?.. Старую Россию хотят обречь на смерть и заменить новой демократией, той революционной демократией, для которой чужды и ненавистны и русские национальные чувства, и историческая миссия России, и идея славянства, и весь правительственный и религиозный уклад прошлой русской жизни». Но такая «революционная демократия», был убежден Львов, ничего не принесла России. Ведь «не большевики, а революционная демократия начала разрушение армии; большевики еще не появлялись в Петрограде, когда создавались Советы солдатских и рабочих депутатов и стали осуществлять «революционную» власть над остатком русской государственности и русской вооруженной силой». Задачи Белого движения, в понимании Львова, состояли, во-первых, в «организации армии», которую следовало создавать «только на старых началах строгой дисциплины, уважения к офицерскому званию, беспрекословному исполнению воинского долга». Во-вторых, «восстановление Русского государства» должно создаться на основе новой армии». Показательно, что оценка Добровольческой армии как «государственного фактора» полностью совпадала с официальными заявлениями военно-политического руководства белого Юга в 1918–1919 гг. Восстановление возможно «лишь на тех же старых началах верности, чувства долга и чести, обязанности перед Государством, уважения к закону и авторитету власти и на духе повиновения».

Отдавая должное произошедшим после 1917 г. переменам, Львов признавал их необратимость, но не принимал идеи разрыва с прошлым, со «старым строем»: «Я не говорю о реставрации, о восстановлении Петербурга во всем его прежнем величии и блеске. Я не говорю о возвращении к прежнему разврату и роскоши дворцов. На тех развалинах, среди которых погиб Петербург, нельзя восстановить прежнего великолепия. Я не говорю о возвращении к старой системе правительственной централизации, использовавшей все ресурсы страны для внешней цели и принижавшей естественный рост народного организма… Наступает новый период творчества и созидания, где из обломков прошлого нужно воздвигать новое здание, но на старом фундаменте. Во главу угла должен быть положен камень, отвергнутый строителем, на котором строилась старая Россия… Будет ли восстановлена монархия – я не знаю, но я твердо знаю, что будет создана единая национальная всероссийская власть».

Генерал Деникин был достоин олицетворять эту «власть», которая «не преследует никаких частных интересов, никаких партийных задач, никаких обособленных классовых обязательств», а «осуществляет одну национальную задачу». Добрармия ведет войну, которую нельзя оценивать стандартными политическими критериями: «Это не силы высших классов и буржуазии, поднявшейся на самозащиту против низших слоев населения. Это не было также крестьянским восстанием Вандеи за короля и Церковь во время французской революции. Крестьянские массы были или безучастны, или прямо враждебны отряду добровольцев… Я не знаю, с кем можно было бы сравнить героический остаток Русской армии». В качестве исторических аналогов Добрармии Львов ссылался не только на пример Смутного времени начала XVII столетия (это, как отмечалось выше, использовал в своем докладе «Размышления о русской революции» Струве), но и на романтичный образ Жанны д’Арк, спасшей воинскую честь Франции в годы Столетней войны, «освободившей Орлеан» и восстановившей на Престоле легитимную династию. Будучи сам участником «Ледяного похода», Львов приводил примеры, свидетелем которых он был. Среди них он отмечал гибель полковника, просившего похоронить его со словами молитвы «За Веру, Царя и Отечество живот свой положивший». «За какого Царя? Не за могущественного всероссийского Императора, а за изгнанника, униженного и покинутого, замученного тюремщиками в далекой глуши своего бывшего царства». Завершалось выступление Львова словами веры в возрождение «старой России». «В старой России было заключено то, что движет людей на подвиг исключительного самопожертвования, за что люди готовы идти на смерть. Старая Россия таила в себе задатки великого будущего. Настанет скоро день, когда наши боевые полки под трехцветным знаменем старой России войдут в стены старого Кремля и предстанут перед Царскими вратами древнего Успенского собора. И это будет днем воскресения из мертвых России» (22).

Если Львову образ будущей России и цели политических преобразований представлялись в ярких, красивых символах, то Кривошеин попытался сформулировать небольшую по объему, но конкретную по содержанию программу. 8 сентября 1919 г. он выступил на открытии отделения СГОРа в Ростове-на-Дону. В своей речи Кривошеин обозначил центральную позицию Совета: «Основная задача деятельности общества, как и всех организаций, преследующих государственные цели, – всемерно поддерживать Добровольческую армию и всеми силами ей служить. Служение Добровольческой армии объединяет общество со всеми одинаково по этому основному вопросу мыслящими группами, куда бы они ни отклонялись, направо или налево». Примечательно, что выступившие после него А. В. Тыркова и князь П. Д. Долгоруков, хотя были членами не Совета, а Национального Центра, подтвердили готовность к тесному взаимодействию двух ведущих политических структур: «Такое сближение особенно признается желательным во взаимных отношениях Общества Государственного Объединения и Национального Центра. Обе эти организации, уже по своим наименованиям, предназначены централизовать и объединять деятельность политических групп, расходящихся, преимущественно, в деталях». Кривошеиным было составлено также краткое изложение программных пунктов СГОРа: «Единство России на основе самоуправления и широкой автономии отдельных областей, имеющих свое историческое прошлое или обособленные хозяйственные условия («областная автономия». – В.Ц.); «верность договорам с союзниками и строгое соблюдение принятых Россией обязательств»; «участие в Лиге народов (Лиге наций. – В.Ц.) во имя общего мира, свободы и культуры», «подавление анархии, восстановление внутреннего мира, охрана Церковных святынь и упрочение законности и порядка», «утверждение и защита права собственности», «создание в стране условий, при которых возможно было бы свободное и сознательное выражение народом своей воли в определении основных начал государственного строя (имелось в виду избрание Учредительного Собрания. – В.Ц.)»; «разрешение всех важнейших вопросов государственного бытия, в том числе земельного и рабочего, законодательными учреждениями, установленными волей народа»; «восстановление сельского хозяйства и промышленности при участии иностранного капитала», «планомерный переход к свободному торговому обороту», «восьмичасовой рабочий день, примирительные камеры, страхование рабочих». Как видно, принципиальных отличий от политической программы того же Национального Центра Совет не декларировал. Более развернутыми и несколько отличными от позиции «непредрешения», поддерживаемой ВНЦ, были тезисы об аграрной реформе, в которых Кривошеин стремился вернуться к законоположениям реформы Столыпина. Провозглашался «безотлагательный приступ к подготовке законопроектов, имеющих основной задачей – поставить на первый план и обеспечить жизненные интересы широких народных масс и быстрый рост производительных сил страны… образование и скорейшее развитие мелкой собственности, отмену всех ограничений в праве распоряжения крестьянскими надельными землями, создание примирительных земельных комиссий, широкое поощрение добровольных соглашений о переходе земли в крестьянские руки и принудительных – за справедливый выкуп во всех случаях, когда государственный интерес того требует». Год спустя эти принципы станут основой земельной реформы правительства Врангеля – Кривошеина. Не была обойдена вниманием и амнистия для тех, кто был вынужден поддерживать советскую власть: «Полное забвение прошлого для всех, кто… окажет без промедления активное содействие делу возрождения Родины для мирного труда, равенства всех перед законом и прекращения классовой борьбы и нетерпимости» (23).