Вернувшиеся - Хенрик Ибсен

Р ё р л у н д. И в таком доме, как этот, – хорошем, чистом, где семейная жизнь явлена в самом своем привлекательном и прекрасном виде, где царят мир и понимание… (Госпоже Берник.) К чему вы прислушиваетесь, сударыня?

Г о с п о ж а Б е р н и к (обернувшись к ближней левой двери). Очень они расшумелись.

Р ё р л у н д. Там что-то странное происходит, нет?

Г о с п о ж а Б е р н и к. Я не знаю, просто слышу, что у мужа посетители.

Х и л м а р Т ё н н е с е н с сигарой во рту входит в правую дверь и замирает при виде дам.

Т ё н н е с е н. Ой, прошу прощения… (Пятится.)

Г о с п о ж а Б е р н и к. Нет, Хилмар, входи, входи, ты не мешаешь. Ты что-то хотел?

Т ё н н е с е н. Да нет, просто заглянул. Доброе утро, милые дамы. (Госпоже Берник.) И чем дело кончилось?

Г о с п о ж а Б е р н и к. Какое дело?

Т ё н н е с е н. Берник протрубил общий сбор.

Г о с п о ж а Б е р н и к. Правда? По какому поводу?

Т ё н н е с е н. Да опять та же ерунда. Железная дорога.

Г о с п о ж а Р у м м е л ь. Что вы, не может быть!

Г о с п о ж а Б е р н и к. Бедный Карстен, мало ему неприятностей, так опять…

Р ё р л у н д. Как нам это понимать, господин Тённесен? Консул Берник в прошлом году ясно дал понять, что он против железной дороги.

Т ё н н е с е н. Я и сам так думал, но вот повстречал поверенного Крапа, и он сказал, что вновь идет речь о строительстве железной дороги и что консул и три наших городских магната сейчас это обсуждают.

Г о с п о ж а Р у м м е л ь. То-то мне показалось, я слышу голос Руммеля.

Т ё н н е с е н. Еще бы. Под ружье, понятно, поставили Руммеля, Санстада-с-горы и Миккеля Вигеланна, они его зовут «Святоша-Миккель».

Р ё р л у н д. Хм…

Т ё н н е с е н. Прошу прощения, господин учитель.

Г о с п о ж а Б е р н и к. А все было так тихо, мирно…

Т ё н н е с е н. Даже слишком. Так что я лично не против, чтобы снова началась заваруха. Хоть какое развлечение.

Р ё р л у н д. Мне кажется, без таких развлечений можно обойтись.

Т ё н н е с е н. Это уж кто как устроен. Некоторым людям время от времени нужно для встряски побузить. А жизнь в маленьком городе мало что может им предложить, и трудно рассчитывать… (Листает книгу Рёрлунда.) «Женщина – служанка общества». Это что за чушь?

Г о с п о ж а Б е р н и к. Господи, Хилмар, разве можно так говорить? Ты эту книгу наверняка не читал.

Т ё н н е с е н. Не читал и читать не собираюсь.

Г о с п о ж а Б е р н и к. Ты себя неважно чувствуешь, да?

Т ё н н е с е н. Да, неважно.

Г о с п о ж а Б е р н и к. Ты плохо спал ночью?

Т ё н н е с е н. Плохо не то слово. Вчера вечером моя болезнь выгнала меня на прогулку, я зашел в клуб и взялся там читать отчет полярной экспедиции. Как все же укрепляет дух и волю, когда наблюдаешь за человеком в его борьбе со стихиями.

Г о с п о ж а Р у м м е л ь. Но вам это, выходит, на пользу не пошло, господин Тённесен.

Т ё н н е с е н. Нет, мне это вышло боком. Я всю ночь ворочался в полудреме, и мне снилось, что меня преследует огромный морж.

У л а ф (появляется на террасе). За тобой гнался морж, дядя?

Т ё н н е с е н. Мне это приснилось, балбес! А ты все играешь с потешным луком? Уж завел бы себе настоящее ружье что ли…

У л а ф. Да я бы мечтал, но…

Т ё н н е с е н. В таком ружье хоть смысл есть. К тому же стрелять всегда волнительно.

У л а ф. Ух, я бы медведя застрелил! Но нет, дядя, отец не позволяет.

Г о с п о ж а Б е р н и к. Хилмар, в самом деле, не забивай ему голову глупостями.

Т ё н н е с е н. Ну и поколение подрастает, Бог мой! Все помешаны на спорте, но спорт – чистое баловство, а вот стремления закалить себя, мужественно встретить опасность лицом к лицу у молодых нет и в помине. И не тычь ты в мою сторону луком, дурень, он может выстрелить.

У л а ф. Не может, дядя, стрелы нет.

Т ё н н е с е н. Наверняка знать никогда нельзя, а вдруг в нем все-таки есть стрела? Убери его, я сказал! Черт, и чего ты давным-давно не сбежал в Америку на каком-нибудь папашином корабле? Посмотрел бы на охоту на бизонов или сразился с краснокожими.

Г о с п о ж а Б е р н и к. Хилмар, право…

У л а ф. Я бы с удовольствием, дядя. Тем более вдруг я там встречу дядю Юхана и тетю Лону.

Т ё н н е с е н. Хм… не болтай.

Г о с п о ж а Б е р н и к. Улаф, шел бы ты лучше в сад.

У л а ф. Мама, а на улицу мне можно?

Г о с п о ж а Б е р н и к. Можно, но недалеко, запомни, наконец.

Улаф выбегает за калитку.

Р ё р л у н д. Господин Тённесен, негоже забивать ребенку голову такими глупостями.

Т ё н н е с е н. Конечно, зачем? Пусть растет домоседом, за порог ни-ни. Тут таких много.

Р ё р л у н д. Что ж вы сами не уезжаете, однако?

Т ё н н е с е н. Я? С моей болезнью? Ну да, здесь в городе ее в расчет не принимают… Но у человека есть еще и обязательства перед обществом, в котором он живет. Должен здесь оставаться хоть один, кто несет идеалы высоко, как знамя? Господи, опять он вопит. Уф-уф-уф…

Д а м ы. Кто вопит?

Т ё н н е с е н. Я не знаю. Но они так громко разговаривают в кабинете, я нервничаю.

Г о с п о ж а Р у м м е л ь. Кажется, это мой муж. Он привык, господин Тённесен, выступать при большом стечении народа….

Р ё р л у н д. Остальные тоже не шепотом разговаривают, как я слышу.

Т ё н н е с е н. Бог мой, речь-то о деньгах. В этом городе все обсуждения упираются в мелочные денежные соображения. Уф-уф-уф…

Г о с п о ж а Б е р н и к. Это все же лучше, чем как раньше, когда все заканчивалось развлечениями.

Г о с п о ж а Л ю н г е. Неужели все было так плохо?

Г о с п о ж а Р у м м е л ь. О да, госпожа Люнге, уж поверьте. Ваше счастье, что вы не жили здесь тогда.

Г о с п о ж а Х о л т. Тут все-все изменилось. Как вспомню свою юность…

Г о с п о ж а Р у м м е л ь. Да даже лет четырнадцать-пятнадцать назад… Господи помилуй, что за жизнь была! И бальное товарищество, и музыкальное…

М а р т а. И театральное. Я его отлично помню.

Г о с п о ж а Р у м м е л ь. Да, да, как раз там ставили вашу пьесу, господин Тённесен.

Т ё н н е с е н (отходит в глубь сцены). Что?!