Когда исчезнет эхо - Людмила Мартова

Юлька начала замерзать, а потому выбралась на берег и завернулась в полотенце, завороженно наблюдая, как сосед решительно плывет поперек течения, словно решив пересечь Волгу. Его голова уже покачивалась довольно далеко, аккурат на уровне буйков, и внезапно Юльке стало страшно.

— Николай Дмитриевич! — закричала она. — Возвращайтесь!

Он послушно развернулся, поплыл к берегу, не спеша выбрался из воды, отфыркиваясь, словно большой кит, тоже поднял с земли полотенце.

— Так что, подсобить нужно чего? — спросил буднично, словно и не было между ними глупого разговора про деньги.

— А научите меня печку топить, — попросила Юлька, решив не стесняться. — А то я совсем не умею. И еще покажите, где можно воды набрать, а то у меня только покупная и очень быстро заканчивается. А я вас могу завтраком накормить. Я оладьи испекла.

— Оладьи — это хорошо. — Он натянул джинсы прямо поверх мокрых плавок, и Юлька каким-то седьмым чувством поняла, что, не будь здесь ее, он бы их просто снял, чтобы не мочить брюки. — Тебя звать-то как, красавица?

— Юлия, — ответила она и тут же поправилась: — Юля.

— Вот что, ты беги домой, Юля. — Он улыбнулся, впрочем, очень по-доброму. — Я сейчас домой заскочу, переоденусь и по-соседски загляну к тебе. Разберемся и с печкой, и с водой, и с прочим, что там тебе надо. Главное — чаю завари покрепче. Желательно с мятой. Мята-то есть у тебя?

— Не знаю, — смешалась Юлька. — Я только вчера приехала, еще не успела понять, где у меня что.

— А Лешка, значит, дом продал. Странно. — Николай Дмитриевич перекинул полотенце через плечо и зашагал по тропинке. Юлька как завороженная тронулась вслед за ним. — Вроде не говорил, что собирается, хотя мы, конечно, особо дружны-то никогда не были. Ну да ладно, бог с ним. В общем, девушка Юля, накрывай на стол, сейчас приду, и договорим.

* * *

Вероника проснулась оттого, что солнечный луч пробрался сквозь штору и защекотал ей нос. Она чихнула и открыла глаза. Солнце било сквозь легкие льняные шторы, которые слегка колыхались на сквозняке, создаваемом приоткрытым окном и щелью под дверью. В комнате вкусно пахло летом, скошенной накануне травой, свежим ароматом реки, которая едва слышно плескалась совсем рядом, буквально в нескольких шагах.

В Италии их дом стоял на морском берегу, и Вероника привыкла, просыпаясь, слышать шум моря и втягивать ноздрями его терпкий, чуть горьковатый аромат. Странно, но здесь, в российской глубинке, ей нравилось просыпаться ничуть не меньше, и местные обычаи, сперва казавшиеся чудными и диковинными, за две недели деревенской жизни отчего-то стали привычными и родными.

Мама говорила, что это голос крови, но в подобные глупости Вероника не верила. Она вообще долго не могла понять, с чего это маме приспичило завести коттедж в какой-то сельской глуши, но потом оценила затею по достоинству. Отец открыл в Москве какой-то совместный бизнес, требующий его регулярного присутствия, а потому собственный загородный дом не казался полной нелепицей. Уж если жить в России подолгу, то почему бы и не с удобствами?

Прошлым летом купили землю и начали строительство, и этим, когда все было полностью готово, мама сказала, что хочет провести лето в русской деревне, неподалеку от мужа. Веронике она тоже предложила поехать, чтобы познакомиться со страной, родной ей наполовину, и та согласилась, потому что давно мечтала посмотреть Москву.

В шумном мегаполисе, да еще в разгар чемпионата мира по футболу, ей надоело дня за четыре. И они с мамой отправились в ту самую деревню Сазоново, в которой у них был дом, построенный по всем правилам современного комфорта. За забором стояли такие же дома, может, чуть поменьше, чем у семьи Джентиле, но тоже с канализацией, горячей водой, душевыми кабинами и кондиционерами, деревянными настилами, с которых можно нырять в Волгу, каменными дорожками и подстриженными французскими газонами. Конечно, здесь были дома и попроще, но привычки заглядывать за чужие заборы Вероника не имела.

Мама рассказывала, что в старой части деревни, которая начиналась метрах в ста от их коттеджа, за большим шлагбаумом, разделяющим местный уклад на «два мира, два образа жизни», люди существовали совсем по-другому. Смешные деревянные домишки, покрашенные в разные цвета, Вероника разглядывала издали как что-то диковинное. То, что за деревянными заборами (мама называла их странным словом «штакетник») туалеты устроены по принципу дырки в полу, воду набирают в колодцах, не имеют в доме душевых кабин, Веронике казалось очень странным. Настолько странным, что она даже не до конца верила, что кто-то может жить в таких условиях.

Мама то ли в шутку, то ли всерьез предлагала сходить к кому-нибудь в гости и проверить, но Вероника местных дичилась. Тетки без возраста в ситцевых или трикотажных халатах, резиновых ботах и с непонятным пучком волос на голове казались ей пародией на женщин, а мужики и вовсе были страшными — толстыми, небритыми, полупьяными. Над деревенскими улицами частенько висел густой мат, а здесь, за шлагбаумом, жизнь казалась понятной, привычной и в принципе ничем не отличаясь от той, которая текла в их родном Портофино. Ну почти. Там среди их соседей были долларовые миллионеры, а в Сазоново все-таки нет.

В общем, это лето дарило привкус приключений, по которым в своей гладкой, ровной, безмятежной жизни Вероника Джентиле очень скучала. И при каждом утреннем пробуждении она ощущала этот привкус на своих губах и улыбалась новому дню.

Вскочив с кровати, она подбежала к окну, настежь распахнула его и выглянула вниз. До нее донеслось жужжание кофемолки и запах свежемолотого кофе, что означало только одно: мама уже встала. Кто-то позвонил в калитку, и Вероника поняла, что это деревенская женщина, которую звали Анной Петровной, принесла свежего молока и творогу. Сначала Вероника боялась есть подобную пищу, а потом распробовала и страшно полюбила, так же как серый деревенский хлеб, который та же Анна Петровна пекла в большой печи и приносила «итальянцам» на продажу. Как со смешком понимала Вероника, их семья была в Сазонове чем-то экзотическим, чем положено гордиться. Ну примерно как дрессированной обезьянкой, привезенной из дальних странствий.

На «коттеджную» территорию местные, конечно, особо не ходили. Имели гордость. Только если по делу. Что-то починить, покосить траву, прополоть грядки, прибрать в доме или вот, как Анна Петровна, продать деревенскую снедь, нехитрую, но очень-очень вкусную.

К творогу, который Вероника пристрастилась есть на завтрак, полагался еще и мед, густой, ароматный, тягучий, переливающийся в банке так, что отражающееся в нем солнце слепило глаза. В Портофино отчего-то не было такого меда. Вероника спросила, почему, и мама что-то долго и непонятно объясняла про сорта клевера, белого и розового, которые росли в Сазонове, а больше, видимо, нигде.

При воспоминании о твороге с медом рот непроизвольно наполнился слюной. Вероника заторопилась, натянула тапочки, накинула легкий халатик и поспешила вниз, откуда раздавались голоса и звяканье посуды.

— Доброе утро, мамочка. Здравствуйте, Анна Петровна.