Конец Вавилона - Гийом Аполлинер

* * *

— Увы, благородный чужеземец, — начал свой рассказ старик, — редко теперь встретишь столь приветливую физиономию, как твоя. Деловые люди — да приберет их к себе жестокий бог Гамм! — захватили все. В этом прекрасном солнечном краю не найти теперь наслаждения в спокойных мечтах. Чтобы жить, надо работать, извлекать выгоду, делать дела, да мало ли что еще! В былые годы у нас не было другой заботы, кроме как, разгоняя кровь, время от времени объявлять войну нашим соседям. Еда, любовь — все было под рукой. Ах, зачем проклятые чужестранцы когда-то ступили на эту землю? Зачем мы разрешили им высадиться? И если какая-то доля вины лежит на мне — ты видишь, я за это жестоко наказан.

— Продолжай, почтенный старик, ты сильно заинтересовал меня.

— Тогда выслушай мою историю[12]. Царь Нанн, глава племени сигобригов, был самым могущественным правителем побережья. Сам я, мелкий царек, владел всего одним склоном и одним мысом, где росли оливы да виноград.

Нанн хотел выдать замуж свою единственную дочь, прекрасную Жиптис, с кожей белее морской пены и смеющимися глазами, Жиптис, на груди которой был след священного ножа. Что может быть прекрасней, друг мой, чем грудь девственницы? Девственницы! Увы! В здешних местах таких не встретишь.

В борьбу вступило множество претендентов. Я был одним из них. Исполненный юношеского задора, я, по правде сказать, растратил наследство своих предков. Проиграл не один урожай. Вот если бы мое скромное состояние могло округлиться за счет великолепных земель этого залива!.. Вдобавок я был влюблен в Жиптис.

Могу сказать, я достаточно ловко вел осаду. Душа юной девы была чище морской воды, что омывала мой мыс ясным весенним утром. Так что я стал воздерживаться от грубых шуток, которые охотно отпускали мои собратья. Но вовсе не потому, что не люблю вольные выражения. Напротив! Эти греки, со всей их утонченной речью, с их изысканностью, вредят галльскому духу. А мне просто не хотелось задевать ни ее уши, ни ее чувства. Тогда я даже сочинил изящный стишок, который, смею сказать, получил ее одобрение.

Единственным моим несчастьем было то, что я родился на склоне, где наливаются под солнцем тяжелые гроздья!

Жиптис никому, даже своему отцу, не открыла, кого выбрала себе в женихи. Возможно, она и сама еще не знала. Старый правитель, добрый человек, не испытывал ни малейшего желания торопить дочь. Та колебалась. Однако пообещала, что в день Праздника моря назовет счастливого избранника.

По обычаю в дом царя приглашали послов, капитанов судов или чужеземных богатых купцов. В остальном в то время подобные дворцы были куда менее роскошными и благоустроенными, чем наши постоялые дворы. Как раз в те дни прибыли люди с Востока. Они привезли ткани, образцы которых преподнесли царю и его дочери. В благодарность Нанн пригласил на пиршество их старшего, отзывавшегося на имя Эуксен. Это был человек невысокого роста, некрасивый и неприметный. Оказавшись за столом подле него, я едва заметил его присутствие. По правде сказать, несколько глотков благородного золотистого сока с моего склона с самого начала отвлекли мое сознание от суетных случайностей этого мира.

Во время десерта Жиптис поднялась со своего места. В руке она держала чашу, ту самую, что один художник отлил по ее груди, так что нам было дозволено судить о точности исполнения. С девственных плеч соскользнуло прозрачное покрывало из тончайшего газа, из тех, что купцы с Востока преподнесли царю. Порой показывалась ее великолепная грудь, а под легкой тканью угадывалось стройное тело. Забыл сказать вам, что Праздник моря отмечают летом, в самую жару. Жиптис была столь прекрасна, это видели все, так что, отныне и впредь почитая себя ее законным обладателем, я даже испытывал некоторую ревность.

И действительно, юная дева обошла вокруг стола, оглядела всех соперников, претендентов на ее любовь, старавшихся принять самые выгодные позы, — она оглядела их всех и с пренебрежением прошла мимо. Потом приблизилась к тому концу стола, где скромно возлежал я. Остановившись передо мной, она медленно опустила золотую чашу, которую держала над головой. Ах, какой гордостью, каким довольством исполнилось в этот миг мое сердце! Я думал о разочаровании своих конкурентов, о своей увенчанной победой страсти, о моем мысе, о ее заливе!

— Принц Ласьота, — сказала она мне (таково было имя моего фьефа[13]), — прими эту чашу.

Я поклонился, подыскивая приличествующий случаю комплимент, и произнес какую-то самодовольную несуразицу.

Чертова идея!

По лицу юной девы пробежала едва заметная тень, и она отдернула руку.

— Возьми эту чашу, — снова начала она отрешенным и суровым тоном, — и передай ее своему соседу.

Моему соседу. Но это же мелкий греческий торговец! Я решил, что девушка ошиблась. Но нет! Ее поведение прямо говорило о том, что такова ее воля. Я повиновался, но рука моя дрогнула, и несколько капель золотистой влаги упали на одежду презренного.

А тот и не усомнился. Этот деляга тут же все понял. Он залпом осушил чашу, поднялся с места и твердым шагом обошел вокруг стола вместе с отдавшей ему свою руку принцессой.

Так Эуксен, мой недруг и соперник, стал правителем здешних мест. Так здесь обосновались греки. Вот почему в приступе отчаяния я полностью растратил свое состояние на всякие безрассудства и погряз в этом месте! Ах, сколь прихотлив женский нрав!

* * *

Наступил день отплытия. Заплатив хозяйке за постой, Виетрикс со своими пожитками — кое-какой одеждой и купленными в Марселе туалетными принадлежностями — направился к портовой набережной.

На два торговых судна и три галеры грузили тюки с самыми разнообразными товарами. Фокейская колония в то время вела уже активную торговлю не только с греческими полисами, но и с левантийскими[14] странами.

Финикийские купцы, прошедшие через Галлию, распределились по разным судам — они хотели сами следить за своим грузом.

Виетрикс был сильно удивлен, увидев, как в последний момент к трапу самой маленькой галеры прибыла группа женщин в длинных одеждах и под покрывалами. Их сопровождал какой-то человек с грубыми манерами, которому помогали двое других, женоподобных.

Один из финикийских купцов пояснил Виетриксу:

— Это местные рабыни. Купец приехал за ними, чтобы хорошо продать их любителям в Тире, Сирии и Халдее…

Любознательный от природы, Виетрикс устроился подле трапа, по которому одна за другой с трудом поднимались пассажирки. Однако, когда он принялся внимательно рассматривать карабкающуюся по ступенькам хрупкую худенькую и смуглую девчушку, один из евнухов грубо оттолкнул его. В ярости Виетрикс ткнул того кулаком. Жирная тварь, мягкая, словно разваренный судак, оступилась и с шумом рухнула в горькие воды залива.