Корабль призраков - Виктория Платова

Клио была недалека от истины, и я в который раз за вечерпоразилась ее веселой нагловатой проницательности: еще совсем недавно, домодернизации и косметического ремонта, наша прогулочная яхта была зверобойнымсудном ледокольного класса, честно отпахала на Советскую власть десяток лет иназывалась “Збруево”.

Но Клио не торопилась подниматься на борт. Широко расставивноги (точно так же делали ее обожаемые латиносы на подтанцовках), она несколькоминут рассматривала общий абрис судна. С причала корабль казался огромным, нобыл явно недостаточно освещен. Да и вообще, нужно признать, не очень-то онсмахивал на пассажирское судно.

– Н-да… Судя по всему, это не “Титаник”. И не “ЖоржФилиппар”. Буду подавать рекламацию, – наконец вынесла свой вердикт она.

– Я тоже надеюсь, что не “Титаник”, – заявил Вася. –Хотя отсутствие айсбергов гарантировать не могу.

По странному стечению обстоятельств вчера вечером, поагентурным сведениям Васи, в бильярдной смотрели именно “Титаник” с Леонардо диКаприо, – там был установлен видеомагнитофон, а один из пассажиров, губернатормаленькой области на северо-западе, прихватил с собой целую коллекциювидеокассет.

– Ну ладно, пойдемте, – вздохнула Клио.

И первой поднялась по трапу. Мы потянулись за ней.

Я валялась на койке и пыталась читать прихваченного изМосквы Мелвилла (его “Моби Дик” я нашла самой соответствующей случаю книгой), аВадик ходил из угла в угол. Было видно, что чертова Клио произвела на негонеизгладимое впечатление и не шла ни в какое сравнение с его безработной женой,которую я мельком видела в аэропорту (меньше всего она была похожа на пиранью,скорее на безмятежное парнокопытное).

– Ты можешь не мелькать? – наконец не выдержала я.

– Как она тебе? – наконец не выдержал Вадик.

– Кто?

– Да Клио!

– Ничего особенного. – Я мстительно улыбнулась. –Обыкновенная шлюха. Провокаторша. Пол Гапон в юбке.

Здесь я погрешила против истины – Клио явилась нашему взоруне в юбке, а в разгильдяйских кожаных брюках а-ля Дженнис Джоплин.

– Ты думаешь?

– Вадик, будем смотреть правде в глаза. У тебя нетникаких шансов.

Вадик вздохнул и бросился к зеркалу у умывальника. Зеркало,почему-то заключенное в претенциозно-вычурную раму, было единственной достопримечательностьюнашей спартанской каюты. Единственной, если не считать неважнецкой репродукциикартины Доу “Потерпевшие кораблекрушение”, – самый необходимый атрибут дляначала круиза, ничего не скажешь.

"Потерпевшие кораблекрушение” висели прямо над памяткойпассажирам на все случаи жизни. Простенькая отксерокопированная памятка никакне вязалась с обшитыми дубом стенами и простенками, затянутыми гобеленовойтканью, – легкомысленные райские птички, не имеющие ничего общего с суровойдействительностью, которую и предрекал перечень стихийных бедствий в памятке.Самым невинным из них было наше совместное пребывание в одной каюте – до сихпор я не воспринимала Вадика как мужчину, и он платил мне той же монетой.

Вадик занимал верхнюю койку, мне же досталась нижняя. Кромедвухъярусной кровати, сколоченной из того же дуба, что и стены, и умывальника,в узкой каюте место нашлось только бельевому шкафчику, небольшому столу и парестульев, привинченных к полу. На столе в низкой вазе, больше напоминающейдешевую пепельницу, стояли орхидеи с розовыми глянцевыми лепестками –прощальный жест Москвы, воздушный поцелуй туристической фирмы, отправившей нассюда. И корабельные часы-будильник, стилизованные под рулевое колесо. Я сильноподозревала, что эта каюта (в то время, когда “Эскалибур” носил еще ничем непримечательное имя “Збруево”) принадлежала кому-нибудь из мелких корабельныхсошек – то ли мотористам, то ли рулевым матросам. Интересно, какие апартаментыдостанутся Клио?..

Вадик тем временем яростно рассматривал в зеркале своюфизиономию.

– Значит, никаких шансов, – повторил он мои слова, дажене поставив в конце вопросительный знак. – К тому же я забыл свою зубную щетку…

– У меня есть запасная, – успокоила я Вадика.

– У тебя повадки старой девы.

– Ты ведь женатый человек, Вадик, примерный семьянин, –мягко сказала я. – Что ты можешь знать о старых девах?

– Все. – Вадик потряс скошенным подбородком. – Я ведьженат на старой деве.

– Да? Кто бы мог подумать!

– Можешь не сомневаться. Старая дева – этомироощущение. Это образ жизни. Шерстяные трусы зимой и хлопчатобумажные лифчикилетом. Моей жене даже в голову не приходит сделать педикюр. У тебя ведь тоженет педикюра, правда?

– Правда, – запираться бессмысленно, ночью он вполне можетзаглянуть ко мне под одеяло с китайским карманным фонариком в зубах.

– Вот видишь! – Вадик снова уткнулся в зеркало, и в эговремя маленький радиоприемник, торчавший в нише у изголовья наших коек, чихнули. кряхтя, донес до нас голос капитана: “Уважаемые господа! Капитан и командаприветствуют вас на борту “Эскалибура” и приглашают на торжественный ужин. Сборв кают-компании корабля через сорок минут”.

– Интересно, нас это касается или нет? – Вадикзадумчиво потер подбородок. – Или по-прежнему будем столоваться в людской?

В первые дни своего пребывания на корабле мы обедали иужинали в столовой для экипажа, но успели познакомиться только с одним из трехрулевых, флегматичным эстонцем Хейно, палубным матросом Геной и мотористомАркадьичем. Хейно все время старался подсунуть мне перец, солонку и лишниебумажные салфетки, что было расценено Вадиком Лебедевым как изысканноечухонское ухаживание. А Гена и Аркадьич были обладателями таких разбойныхфизиономий, что я всерьез опасалась, как бы они со временем не подняли бунт накорабле. До сих пор мы не знали точного количества обслуживающих круиз людей.Старпом Вася сказал нам, что, помимо пассажиров, на корабле находится тридцатьчеловек команды. Ровно в два раза больше, чем пассажиров, но это то минимальноеколичество, которое необходимо для поддержания жизнеобеспечения “Эскалибура”.Обычно же на судах такого класса людей бывает в три раза больше.

В дверь каюты постучали – довольно деликатно.

– Открыто! – гонким голосом пискнул Вадик, не отходя отзеркала. – Открыто, входите!

Дверь каюты широко распахнулась, и на пороге появилсямолодой человек, которого до сегодняшнею дня я не видела ни разу. Как жаль, чтоя не видела его ни разу, иначе мне было бы чем занять свое воображение воставшиеся до выхода в море дни. Широкие плечи молодого человека были втиснутыв парадную тужурку с надраенными пуговицами, а воротничок-стойка подпирал самыйкрутой и надменный подбородок, который я только видела в жизни. Молодой человекдержал перед собой поднос, на котором лежал узкий длинный конверт.