Третья концепция равновесия - Ярослав Веров

— Таковы уж наши этические принципы.

— Ясно. А позвольте поразмыслить вслух, если вам не в обиду… В принципе, изменение цвета звезды задача с технической точки зрения не такая уж безнадежная. Ежели, конечно, подойти творчески. Но сами понимаете — транспортировка технического устройства, накладные расходы… — и Лукреций многозначительно замолчал, повернувшись к окну, за которым, как обычно в это позднее вечернее время, возгоралась Сверхновая.

Сверхновую трактирщик Ширь, мужик не без выдумки, повесил на орбите для привлечения галактян и прочих обитателей Галактики, кто при деньгах, в свой трактир.

— И на сколько же это нам потянет? — озабоченно спросил первый.

— Мы, сынок, ради принципов за наличностью не постоим, — невпопад брякнул старик.

— А может, по бартеру получится? — предложил Третий.

— Да я, собственно, так это, в порядке размышлений вслух. Как ни крути — целая звезда… Не ящик с запчастями. Здесь помозговать надобно. Кто бы, интересно, мог с ней совладать, с проблемкой вашей? Хотя, вот если б использовать штучку такую, «Демон Максвелла» называется. И запустить ее, ну скажем, на три серии оборотов. Тогда может что и получится. Только кто, опять же, за это возьмется?

А ежели ты, спаситель наш?! — воскликнул старик, восторженно ткнув в Лукреция своей морщинистой семерней.

За пять сотен, — осторожно добавил первый.

— Нет, парни, за такую сумму на нашей базе только шпангоуты пассажирским лоханкам правят! — возмутился Лукреций. — Так то плановая работа! И никакого творчества. А у вас такое тонкое и щепетильное дельце.

— А может все-таки бартером? — уже не так уверенно предложил третий.

— Три двести и никакого бартера, — сурово заявил Лукреций. — Об этом дельце завтра же во всем Секторе заговорят. А это ж такое дело — могут и с работы попереть.

— Три двести? — подпрыгнул первый. — Тысяч?!!

— Не губи, сердешный! Да мы за нашу родимую последние лохмотья с себя… — бухнулся на все три нижние Старый Ынтр.

— Я все в толк не возьму — чем бартер-то плох? — никак не мог сообразить третий.

— Три миллиона! Вперед и наличными, — твердо заявил Техник-Наладчик.

— Да как?.. Ты что?.. Откуда?.. За как?.. — наперебой заголосили Ынтры.

Лукреций осмотрелся. Все в зале смотрели в его сторону.

— Вы что, мужики, юмора не понимаете? Да я так. Развлекаюсь.

— Так ты, значит, развлекаешься?! — недобро прижмурился первый Ынтр, внушительных габаритов мужик, и покрылся боевой мухравистой слизью.

— Дык, а как же? — резко сбавил обороты Лукреций. — Я же говорил, дело это творческое…

— А послушай, сынок, меня, старика. Почему бы не разрешить это творческое дело добром? — внезапно заговорил разумно Старый Ынтр, широко раскрыв доселе закрытые верхние сканирующие дуги. — Мы ведь, яхонтовый, давно за тобой наблюдаем. Не скажешь ли нам, кто эдак полтора длива тому фурху суспензионную загнал бородавочникам канопнистым? Или вот, к примеру, была, помнится, в квадранте Цэ-6 черная такая дырочка, микрошка, понимаешь, эдакая. Никому, вроде бы, не мешала. А ведь это дело можно и поглубже копнуть. Хотя зачем далеко ходить — возьмем тех же астронавтов отъявленных. Откуда у них, спрашивается, возник нулевый стартовый ключ? И куда они теперь двинутся на своих жутких ретункерах? Не задумывался? А стоило бы. Так что, посуди сам, куда тебе, брильянтовый, рыпаться? Ты у нас вот весь где, — и Старый Ынтр плотно сомкнул обе промежуточные.

— Ты не то, что спектральный состав выправишь, ты наш карлик вручную перекрасишь! — рявкнул первый.

— Ах вот даже как… — промычал в некоторой задумчивости Лукреций. — Тогда, стало быть, так: два миллиона и никакого бартера. Первый сразу, второй по окончании работ. И мой сегодняшний ужин за ваш счет.

С этими словами Лукреций высосал остаток блюма, поднялся и не спеша, как и подобает Технику-Наладчику, направился к выходу. Вослед ему раздались восторженные аплодисменты сидящих в зале. Официетки обменивались лукавыми трелями, завсегдатаи уважительно перешептывались в том плане, что, мол, молодец наш Кеша, не посрамил честь Сектора, уел этих периферийных выскочек, и подпускали при этом тактичную долю завистливых вздохов. Музыкальный коллектор грянул Победную Песнь «Ты мой единственный Герой».

Техник-Наладчик «Демона Максвелла» был, собственно, единственной фигурой в Секторе, имевшей доступ к вышеназванному устройству. Остальные, трудившиеся в Секторе, занимались роботами-латателями, схемами передач, связью с отделом информирования, расчетами причинно-следственных возмущений континуума, игнорируя которые, как известно, не достичь Теплового Равновесия.

Сектор был на хорошем счету в Управлении. В минувшем дливе он даже удостоился благосклонного внимания самого Верховного Спонсора за сверхплановое уравновешивающее перераспределение атомов с молекулами в системе Красных Смуржев.

Сегодня Лукреций приближался по обходному рукаву к своей Техничке в приподнятом душевном настроении. Два миллиона кружились в его сознании один вокруг другого. Поэтому он не сразу заметил робота-уборщика, стоявшего прямо поперек дороги с поднятым наперевес пылесборником. Голос робота звучал странно-металлически:

— Я робот-убийца! Я робот!!! — здесь что-то мелькнуло в его зрачках, напоминающее искру то ли мысли, то ли короткого замыкания, и он продолжил: — Следовательно, я не могу убивать. Но я робот-убийца! Берегись!.. Я робот! Следовательно…

Судя по всему, уборщик вел вслух свой внутренний диалог не первую долю оборота, безуспешно пытаясь разделить себя на убийцу и уборщика. «Однако, предзнаменование не из лучших», — подумал Лукреций и зашел в Техничку.

Сектор в данный исторический момент решал очередную глобальную задачу, а именно — Тотальное Облунивание Планетарных Объектов в целях наиболее равновесного распределения плотной материи в Секторе. Задача неуклонно приближалась к неизбежному разрешению, и это вызывало спонтанные пароксизмы бешенства у Главного Координатора Фомича. Контроль за Облуниванием не входил в сферу его непосредственных обязанностей. Но наблюдать за методически выдержанным надругательством над вполне самостоятельной Природой было выше его сил. Что, естественно, и наводило его на невеселые мысли.

Фомич был противником Тождества Мышления и Бытия, обычно интерпретируемого КСУ в пользу Мышления. И в данной ситуации он отдал бы заднее ухо, а заодно и именную чиркалку с позументом, за особые права Бытия.

По мнению Фомича борьба с Природой носила характер хорошо известного мордобола в одни ворота. Тысячелетиями Природа делала все, чтобы совершить нечто совершенно ей не свойственное — распределить материю в пространстве так, чтобы Закон Великого Равновесия совершенно не соблюдался. И добилась-таки Природа своего — в самых неравновесных местах Бытия возникло то самое Мышление, которое, немного развившись, вдруг стало пытаться отождествить себя с Бытием. Но и этого Мышлению показалось мало, и оно принялось перекраивать Вселенную дабы все уравновесить, распределить всем и всего поровну. Природа, совершенно не ожидавшая такого поворота событий, потихоньку сдавала позиции.