Призрачный поцелуй - Алекс Рауз

Свава пела протяжно, иголос унее был низкий, снадрывом ихрипотцой, несвойственными девушке. Ноей ипеть приходилось дольше: нато было несколько причин. Первая– судьба ее насытилась событиями вдоволь. Онабыла полнее, чемсудьбы двух подруг, вместе взятых. Свава затянула:

–Датская осень несется листвою, натихий залив спускается рябь– токорабли отцовского флота вернулись домой зимовать. Хальвданов чертог зашумел, потеплел. Уочага разложили щиты. Накожаной кромке остатками плоти залег неприглядный узор. Некостили это убитых врагов? Некожа изубы присохли накраске? Ноженщина, та, чтоготовила мясо, закинув нащит олений обрез, меня попросила ей немешать. «Шлабы ты, Кара, отца привечать. Конунг вернулся сдобычей иславой. Аты все сидишь уогня».

Счегобы там быть человеческой крови? Счегобы мне знать, чтобывает сщитом? Тобыло беспечное девичье время. Апосле явспомнила все. Здесь все мои дни: онигорестным весом легли пред глазами всюжет полотна. Мойткацкий станок заменяет мне вельву. Яздесь, чтобы ткать стяг боевой[4]. Ленсобираю побранному полю, пряжу изжил подбиваю мечом. Вместо грузил настанке черепа, аперекладины– копья вкрови[5]. Ктоеще ее видит намоем хангерке?[6] Вкосах запутался лебяжий пух истойкий, железный, тягостный запах. Чешугребешком багряные нити. Иволос мой рыжий открови чужой. Ктоеще это видит? Почему все молчат? Ячасто хожу попромерзшей земле иделаю все, чтомне велено делать. Вотятку шерсть наприданое сестрам. Вотятку стяг напогибель врагам. Вотнесу чашу, полную меда, ярлу Гельсвону, онеще жив. Вотнесу чашу, полную меда, ярлу Гельсвону, онуже мертв. Вотмой отец, вотинаш Всеотец. Вотон мой дом ирядом Вальгалла: путь недалек, стоит быть вам крылатым илиже мертвым. Ятерплю столько жизней, уставая откаждой. Высокая честь.

Вторая причина многостишия ее песни была неочень честной поотношению кАльде иИфигении. Свава мало того что заполучила жизнь яркую исвободную, такеще ине одну. Закончив историю подименем Кары– освоем третьем обличье, оназапела овтором– оСигрун. Оначасто переставляла их местами, меняя порядок, будто оттого могла измениться суть. Может, онаименялась.

–ВЭстерготланде лето. Воины конунга Хегне полгода внабегах. Мыходим заними назойливой сворой. Насдевять таких, неприкаянных дев, обремененных мечами икопьями. Подола– тела павших тянутся вдаль. Никто нас нетронет. Мыстоим, нестрашась, среди поля боя, бурлящего вморе. Мыврубахах иплатьях, вплатках иплащах. Напоясе каждом висят гребни, ножи, костяные иголки, латунные пряжки ишкуры зверьков. Мыненосим кольчуг, намненужно щитов. Нашаброня– этозванья валькирий. Наснетронет никто. Мыневедаем, каксражаться наврученных Одином копьях.

Викинги кличут нас «песнями битвы», будто слышится стук ислышится лязг, «бурею копий», «бурю мечей», словно видится смерть. Номы просто стоим, негремим, некричим ине бряцаем сталью. Мерещится то, чтоим хочется ведать одевяти неприкаянных девах. Импросто спокойнее так умирать. Мыдолжны так стоять– матерями, готовыми их обнять.

Распоясалось буйное теплое лето, распустилось вгорах цветами дляпчел, явернулась кчертогу отца повзрослевшей, крепкой девицей впестром венке. Вдоме Гранмарра ждет уж полгода меня нареченный жених Хедброддар. Право жить терпкую смертную жизнь, какбы лишней она никазалась. Мненужно рожать румяных детей, чтобы чаще живых обнимать. Моямать вомне узнает черты конунга Хегне. Мысидим пообе руки отнего. ВЭстерготланд заходят ладьи спарусами Хельги Хаддингьяскати. Яузнаю, едва он ступает наберег. Хельги– яего назвала, чьимбы сыном он ниродился. Оннезнает меня, онвлюбляется снова. Онвлюбляется, будто впервые. «Я– дочь конунга Хегне, меня зовут Сигрун». Взгляды беспечно ласкают друг друга, какладони супругов разлученных. Онпросит отца расторгнуть помолвку сгранмаррским сыном. Ямолча стою. Знаю, какбудет,– немой наблюдатель геройских смертей. Хельги уходит набитву сХедброддром. Хельги уходит туда убивать, Хельги уходит опять умирать. Все, чтосвершается,– этоопять.

Когда Свава заговаривала олюбви– влюбом изтрех воплощений, онабезумысла возвращалась вначало– когда она родилась всемье конунга Эйлими, который назвал ее Свавой; когда она впервые встретила юношу, который ради нее будет три жизни носить имя Хельги. Ифигения поглядывала нанее сзавистью, новалькирия взглядов насебе незамечала, апродолжала рассказ:

–А, этот мир мне непонятен! Буйной эпохи звонкая песня. Дикое место, чудесное место. Рукимои крепки длямеча, ноги мои сильны дляпоходов. Коньмой, незнавший тяжесть седла, трепетно носит меня надгрозою. Весенней грозой– хохотом Тора. Крылья мои (ильжеребца) первого солнца совсем небоятся. Матьпосмотри, отец погляди, каквсе легко мне поддается! Восемь подруг белою стаей слетаются надевичник кофьорду. Ониговорят, япрекрасна настолько, словно сама Фрейя, каккуклу, изсветлых волос исвежего сена вязала меня вподарок миру. Онвидит меня непристойно счастливой, сильной июной, беззимней одежды. Ужепотеплело. Япростоволоса. Ятолько изнаю, чтовсе мне подвластно. Онсмотрит, насдевять стоит нахолме, упрямо подходит итяжко молчит. «Я– Свава, дочь конунга Эйлими». Ноон молчит, неназванный отрок. Зачто безымянным ходит посвету? Ильжалко родичам имени было? Аон, непредставленный, мнется, краснеет, каксельский дурак. Иясмеюсь. Емуговорю: «Хочешь, дамтебе имя?» Аон кивает иглаз неотводит. Емуговорю: «Тыбудешь Хельги». Аон кивает. Иявспоминаю все то, чтослучится. Этотак странно, чтоятакая.

Когда Свава говорит опоследнем воплощении, онастановится похожа настаруху– нанеприветливую вдову, которую позабыли ее дети ивнуки.

–Мыткем, мыткем стяг боевой. Чтонам теперь неткать себе платья? Третья жизнь– уютное место, чтобы осесть иостепениться. Мневсе здесь знакомо, мнебылобы странно, еслибы Хельги комне непришел. Онносит мною тканное имя, егоукрашая отцовскою брошью. Егопервое имя больше мое. Пусть надевает, каккняжеский плащ, чтораздобыл впервом набеге. Нампервое все невпервые. Такосень приходит, чтобы мы одевались вшерсть, чтобы чаще живых обнимали.

Четвертой жизнью боги ее неодарили, потому что ибогов тогда уже небыло. Когда валькирия должна была снова прийти взнакомый ей мир, боги скандинавов уснули.

–Город пустой. Забытый очаг внезнакомом чертоге, похожем нанаш. Сквозь обветшалую старую кровлю ложатся настол седые снежинки. Вдоль подороге, между домами– реки людей, остывших, подгнивших. Старое место, древнее место. Сквозь черные чрева кусты проросли. Тобелый вереск, чтонаподошвах несли их убийцы изновых земель. Здесь лежат все, чторешили остаться, другие ушли через море. Кузнец, чтобаюкает грозный топор. Рыбак, чтолелеет детские кости. Ногде я,но гдея? Игдеже мой Хельги?