Медленной шлюпкой в Китай - Харуки Мураками

— Да, — прикусив губы, несколько раз кивнула она. — Я не против. Ничуть.

Я спросил у нее номер телефона и записал его на обратной стороне спичечной коробки из дискотеки. Подошла электричка, я посадил ее в вагон и попрощался:

— Классно провели время, спасибо тебе. Пока.

Захлопнулись двери, состав тронулся. Я закурил и подождал, когда вагоны минуют платформу.

Прислонившись к столбу, я докурил сигарету. А пока курил, не знаю, почему, но поймал себя на мысли, что странно взволнован. Я затоптал окурок и вынул новую сигарету. Звуки города растворялись в темноте. Я закрыл глаза, глубоко вздохнул и медленно покачал головой. Но так и не успокоился.

В принципе, ничего плохого. Пусть и не мастерски, но для первого свидания я вел себя вполне достойно. По крайней мере, все сделал по полной программе.

Но даже так что-то не шло из головы. Что-то мизерное, такое даже не выразишь словами. Это что-то где-то явно было утеряно. И я это понимал. Что-то утеряно.

Потребовалось пятнадцать минут, чтобы понять что же это такое. В конце я сделал непростительную ошибку. Дурацкую и бессмысленную. По части бессмысленности эта ошибка — чистый гротеск. Короче, я посадил ее на кольцевую линию Яманотэ не в ту сторону.

Зачем я это сделал, сам не пойму. Мое общежитие — на Мэдзиро, поэтому ей можно было сесть со мной в один поезд. Пиво? Может, оно? Или просто моя голова переполнилась собственными проблемами? Как бы там ни было, что-то повернулось не туда. Вокзальные часы показывали без четверти одиннадцать. К сроку она не поспеет, если не заметит мою ошибку и не пересядет на обратное направление... Пожалуй, не пересядет, смутно догадался я. Пусть даже заметит сразу. Даже не так — пусть даже заметила до того, как двери захлопнулись.

Она вернулась на станцию Комагомэ в десять минут двенадцатого. Я стоял у лестницы. Посмотрела на меня и бессильно улыбнулась.

— Ошибся, — сказал я ей. Она молчала. — Не знаю почему, но ошибся. Бес попутал.

— ............

— Вот и ждал. Решил извиниться.

Сунув руки в карманы, она поджала губы:

— Что, правда, ошибся?

— Что значит — «правда»?.. Конечно, иначе так бы не вышло.

— Я думала, ты специально.

— Кто, я? — Что она хотела этим сказать, я не знал. — Почему ты думаешь, что я на такое способен?

— Не знаю.

Казалось, ее голос сейчас угаснет. Я взял ее за руки, посадил на скамейку, сам уселся рядом. Она вытянула ноги и пристально смотрела на носки белых туфелек.

— Почему ты подумала, что я это сделал нарочно? — еще раз спросил я.

— Думала, ты рассердился.

— Рассердился?!

— Да.

— Почему?

— Ну... я ведь сказала, что пора домой.

— Что со мной станет, если я буду сердиться всякий раз, когда девчонка уходит домой?

— Или же тебе со мной было неинтересно.

— Да ну! Это же я тебя пригласил.

— Но было скучно. Правда?

— Ничего не скучно. Очень даже интересно. Я не вру.

— Врешь. Разве со мной может быть интересно? Тебе, наверное, очень хотелось ошибиться, вот ты и ошибся.

Я вздохнул.

— Не бери в голову, — сказала она. — Со мной так не в первый раз. Боюсь, что и не в последний.

Из ее глаз скатились на куртку две слезинки.

Как быть, я представить себе не мог. Мы просто сидели и молчали дальше. Миновало несколько поездов, выплевывая на перрон пассажиров. Те пропадали наверху лестницы, и опять водворялась тишина.

— Оставь меня, пожалуйста.

Я молчал, не в силах что-либо сказать.

— Нет, правда, — продолжала она. — Если честно, мне было с тобой очень приятно. Давно так не было. Поэтому приятно вдвойне. Хотелось верить, что все будет хорошо. Даже когда ты посадил меня не в тот поезд, я подумала: ну и ладно. Какая-нибудь ошибка, а ты...

Она замолчала. Слезы капали на куртку, на ткани расплывались темные пятна.

— Но когда поезд проехал Токийскую станцию, мне все стало противно. Я не хочу, чтобы со мной так обходились. Я не хочу видеть сны.

Так долго она говорила впервые. А когда замолчала, между нами повисла долгая пауза.

— Извини, я был не прав.

Леденящий ночной ветер растрепал вечерний выпуск газеты и погнал ее на край платформы.

Моя соседка откинула намокшую от слез челку вбок и улыбнулась:

— Ладно. Если разобраться, меня здесь быть не должно.

Здесь — это где? В Японии или на блуждающей в мрачном космосе глыбе гранита — я не знал. Я молча взял ее руки и положил себе на колени, мягко прижав своими. Ладони у нее были теплые и влажные. От этого тепла растаяли какие-то давние воспоминания. И я решительно заговорил:

— Слушай, может нам попробовать начать все с начала. Действительно — я тебя почти не знаю. Но хочу узнать. И мне кажется, чем глубже я тебя узнаю, тем больше ты мне будешь нравиться.

Она не ответила ничего, и только ее пальцы едва шевельнулись в моих руках.

— У нас должно все получиться, — сказал я.

— Думаешь?

— Пожалуй. Обещать не могу. Но постараюсь. Я хочу стать честнее.

— А мне... что мне нужно делать?

— Встретиться со мной завтра. Идет?

Она молча кивнула.

— Я позвоню.

Она вытерла кончиками пальцев остатки слез, сунула обе руки в карманы и сказала:

— Спасибо. И прости меня за все.

— Тебе не за что извиняться. Ошибся ведь я.

И мы расстались. Я остался сидеть на скамейке, вынул последнюю сигарету и выбросил опустевшую пачку в урну. Стрелки часов подбирались к полуночи.

Я понял вторую ошибку, совершенную в ту ночь, лишь спустя девять часов. Очень глупая и роковая оплошность. Вместе с пустой сигаретной пачкой я выбросил в урну спички с номером ее телефона. Ни в рабочем журнале, ни в телефонном справочнике его не было. То была наша последняя встреча с ней.

Она стала вторым китайцем в моей жизни.

Рассказ о третьем китайце

Он, как я уже говорил, был моим школьным приятелем. Другом моего друга. Мы виделись несколько раз.

В наших встречах не было ничего драматичного. Они не так случайны, как встреча Ливингстона и Стэнли[5], не так трагичны, как встреча генерала Ямасита и генерал-лейтенанта Персивала[6], не так триумфальны, как встреча Цезаря со Сфинксом, не так страстны, как встреча Гёте и Бетховена.