Другой Синдбад - Крэйг Шоу Гарднер

Купец раскачивался взад и вперед, зримо демонстрируя свою историю, и, безусловно, колыхание его брюшка действительно помогало понять, в каком затруднительном положении оказался он посреди открытого моря.

— Я понял, что громадное чудище, — продолжал Синдбад, — которое уже дважды всплывало и погружалось, так что морская вода перехлестывала через его спину, первый раз намочив меня до лодыжек, а второй раз — до колен, начинает вздыматься в третий и последний раз и, несомненно, нырнет глубоко в море, и все, кому не повезло очутиться в этот миг на спине кита, будут безжалостно увлечены в морскую пучину.

Моряк резко хлопнул в ладоши, будто подражая звуку, с которым огромный кит обрушился в волны.

— Что мне оставалось делать, кроме как вверить жизнь свою воле Аллаха (в которой, несомненно, пребывают все наши жизни!) и спрыгнуть со спины кита прежде, чем тот завершит свой нырок? Однако судьба улыбнулась мне в тот день, поскольку мне попалось здоровенное деревянное корыто, около двух футов в ширину и шести в длину, плававшее на поверхности. Купцы раньше использовали его для приготовления пищи. Я уцепился за этот плавучий кусок дерева и, гребя ногами изо всех оставшихся у меня сил, сумел уцелеть среди громадных волн, грозивших погубить меня после погружения кита, и направился к острову, который приметил вдалеке.

Синдбад Мореход сделал паузу, и его гости, которые и без того вели себя не слишком тихо, пока он рассказывал свою историю, с удвоенной силой принялись требовать еще редкостной снеди и вин, переставая набивать свои ненасытные рты, лишь когда надо было пожаловаться, что оброненные ими бесценные яства испачкали великолепные подушки, на которых они восседали (рабы заменяли эти подушки с похвальной быстротой), и рыгая с еще большим наслаждением. Хотя я и не был знаком с обычаями богачей, но все же понимал, что кто-нибудь не столь мудрый, как Синдбад, мог бы счесть подобное поведение оскорбительным, но хозяин-торговец лишь улыбнулся, кивнул и продолжил свой рассказ:

— Добравшись до острова, я много дней оставался там, питаясь фруктами, что росли в изобилии во множестве тенистых рощ. Так я сумел восстановить силы и решил обследовать свое новое жилище, посмотреть, что еще мне удастся обнаружить. Однако я совсем не предполагал, какие чудеса за этим последуют, поэтому шел, пока не добрался до пространного песчаного берега, где белые кристаллики песка сверкали, уступая блеском одному лишь солнцу, и там увидел, как в далекой дымке движется какое-то существо.

Пожилой Синдбад нахмурился при этом воспоминании.

— Сначала я преисполнился страха, решив, что это очередное морское чудовище. Но разве не говорят мудрецы: «Невнимательный никогда не разбогатеет»? Вот почему я приблизился к неведомому и был изумлен, поняв, что это вовсе не чудовище, а великолепная кобыла, привязанная к колышку, забитому глубоко в песок. Столь чудесной была эта лошадь, что я невольно подходил все ближе, пока не был остановлен внезапным окриком.

«Кто ты? — раздался голос, первый, который услышали мои уши за много дней. — И как ты сюда попал?»

— Я обернулся и увидел идущего ко мне по песку мужчину, жизнерадостного, судя по внешнему виду и манерам. Я приветствовал незнакомца и вскоре уже рассказывал ему историю своих злоключений и спасения. Этот человек выразил удивление по поводу моего счастливого избавления и, взяв за руку, отвел меня в глубокую пещеру, подобной которой я никогда не видел, ибо в высоту она была такова, что пятеро мужчин могли бы встать один другому на плечи под ее сводом, а в ширину — в два раза больше того. Пещера была обустроена не как дыра в земле, но как какой-нибудь великолепный зал во дворце, с множеством прекрасных ковров и подушек, и меня провели на почетное место и угощали, покуда мой голод не был утолен.

Это упоминание о еде, казалось, возбудило толпу, которая еще более рьяно возопила, требуя пополнения запасов быстро исчезающей снеди.

— И вот я, — выкрикнул почтенный Синдбад, перекрывая гомон собравшейся публики, — на которого желание обследовать неведомое уже навлекло затруднения, которых хватило бы на несколько человек, чувствовал себя просто обязанным расспросить, в свою очередь, про то, что нас окружало, и про ту кобылу на берегу.

Тут мужчина кивнул и ответил: «Я лишь один из многих, служащих нашему великому царю Михрджану и присматривающих за его лошадьми. Каждый месяц в новолуние я должен брать из королевских конюшен отличную чистокровную кобылу и привязывать ее на берегу. Когда падет ночь, ее запах привлечет морского коня, который появится из волн и примется озираться налево и направо, чтобы убедиться, что поблизости нет людей.

Итак, мы спрячемся в этой пещере, пока морской конь покрывает кобылу и делает ей жеребенка. Когда жеребец выполнит свою задачу, он попытается увлечь кобылу с собой в свой подводный дом, но веревка и колышек не пустят ее. Тогда морской конь издаст громкий вопль и начнет бить кобылу. Когда мы услышим, что жеребец вопит, значит, он сделал свое дело, и тогда громкими криками и звоном мечей мы загоним его обратно в море. Но покрытая им кобыла в свой срок подарит нам драгоценного жеребенка».

И в самом деле, едва незнакомец успел договорить, я услышал доносящееся извне пещеры громкое ржание. Мы оба кинулись на шум, и там, в тусклом свете вечерних звезд, я увидел не одну, а две лошади.

И что это была за новая лошадь! — Синдбад восхищенно хлопнул в ладоши. — Возможно, все дело было в звездном свете, но я клянусь вам, что тот жеребец был глубокого зеленого цвета взбаламученного штормом моря, копыта его — темны, как полированный коралл, а спутанная грива похожа на морские водоросли, принесенные приливом.

Тут явилась еще дюжина мужчин, и они подняли ужасный крик и принялись стучать мечами о щиты. Огромный конь в страхе взвился на дыбы и стрелой понесся прочь от берега, галопом — прямо в море, пока не слился с перекатывающимися волнами.

Тут другие конюхи подошли поприветствовать меня и предложили мне отличную лошадь, чтобы я мог поехать верхом. Так я попал в их город и, получив соответствующее приглашение, предстал перед их правителем.

Великодушный повелитель пожелал услышать мою историю из моих собственных уст, и я рассказал ее так же, как делаю это сейчас. А когда я окончил, царь заявил, что всякому, пережившему столь великое и ужасное приключение, наверняка на роду написано прожить долгую жизнь, и удостоил меня высокой чести, назначив начальником морской гавани.

При упоминании об этом замысловатом повороте событий в ходе путешествия гости торговца принялись кричать и хлопать вдвое громче прежнего, но не рассказу Синдбада, а его слугам, чтобы те расторопнее снабжали их едой и питьем. Воистину, это повествование делалось столь длинным и запутанным, что даже я почувствовал, как аппетит возвращается ко мне.

— Итак, я честно выполнял свои новые обязанности на протяжении многих месяцев и сделался при этом одним из пользующихся наибольшей благосклонностью при дворе. Но все это время я ни на миг не забывал свою родину, и, по мере того как день шел за днем, мне все больше хотелось увидеть когда-нибудь снова величайший из великих городов — Багдад.