Записки рыболова - Андрей Анисимов

Солнце выползло, разгоняя туман. Соседний берег, далекий как в перевернутом бинокле, белеет точками хат. На бугре деревенька. По берегу плакучие ивы. Но мне не до пейзажа. Забрасываю удочку, добавляю подкормки. Поплавок продолжает свой танец. Поклевка следует через минуту. Характерная лещовая. Поплавок приподнимается, ложится, затем привстает и медленно ползет в глубину. Подсекаю. Лещ. Вываживаю за несколько минут. Поднятый он перестает сопротивляться. Красивый, золотистый, кило на полтора. Кладу его в садок и долго тру руки о штанины. Слизь у леща особенная. Руки липнут. Штаны не лучшее, что есть на свете для вытирания рук, но тряпку я не взял. Следующий час лещи и подлещики клюют не переставая. Один возле двух кило, остальные около килограмма и меньше. Садок уже тяжело поднимать. Но не оставляет азарт снова получить упущенную рыбу. Та по руке не меньше трех, четырех кило. Клев леща внезапно кончается. Бросаю подкормку. Поклевки больше не мешают выкурить сигарету. Проходит минут пятнадцать, и поплавок продолжает болтаться в водовороте без всяких признаков жизни. Начинаю расслабляться и оглядывать пейзаж. Где-то за маяком затарахтел трактор. По Бугу потянулись самоходные баржи река-море. Расслабуха на рыбалке опасна. Поплавок ныряет вглубь, без колебаний. Так берет щука на живца. Подсекаю, и снова замирает сердце. Противник в глубине что надо. По повадке чувствую, что это мой старый знакомый. Но теперь я хладнокровен. Я готов побороться и не спешить. Мы пробуем друг друга, чьи нервы окажутся крепче. Рыбалка и так удалась. В садке килограммов двенадцать рыбы. Что с ней делать не понятно. С женой мы столько съесть не сможем, а нашего хозяина рыбой не удивишь. Стараюсь не давать слабины в леске. Рыба рвется под лодку, затем в яму. Это продолжается пять, десять, пятнадцать раз.

Понемногу зверюга устает. Но стоит мне подвести ее к полуметру от кромки воды, снова рвется в глубину. Чертов зверь. Вот он. Голавль. Рыбина килограмма на два не больше, а какая силища. Думал килограмм шесть выну. Беру его сачком, он уже готов, лежит на боку, показав светлое брюхо и кроваво красный нижний плавник. Красавец. Не могу положить в садок, вдоволь не налюбовавшись. Снова дрожь в руках, достаю сигарету. Все, больше сегодня ловить нельзя. Пропадет вкус. Такая великолепная точка должна стать последней. Теперь можно и расслабиться. Возле нашего маяка какие-то люди. Хозяин заводит машину, они садятся и уезжают.

Медленно шевеля веслами, плыву к берегу. Удовлетворение от такой охоты можно сравнить лишь с чувством удачно законченной книги. Эта рыбалка ляжет веселой памятью в рыбацкую копилку. Многое забудется за годы, а черно-белая камбала и последний голавль, словленный на Буге, запомнятся до конца дней.

Как появляется география рыбацких путешествий? Наверное, по-разному. Это зависит и от характера рыбака, и от его рода занятий. У меня случались самые неожиданные встречи и от них возникали новые маршруты. Я вдруг попадал в места, о которых не имел понятия. Однажды в Москве, сев в такси, я ехал в Переделкино, неожиданно разговорились. Добродушный водитель, оказался родом из Черновцов. Слово за слово – рыбак рыбака видит издалека. Таксист, став москвичом, сохранил в душе тоску по родным местам, которые с годами еще и идеализировал.

– Рыбалка на Буковине, это тебе скажу, рыбалка. Я выловил короба на десять кило, когда в прошлом году ездил на родину в отпуск.

Я, конечно, развесил уши. Приехав в Переделкино, мы еще полчаса сидели в машине, дабы счетчик считал в те годы копейки, а беседа на рыбацкую тему была мне куда дороже. Кончилась встреча тем, что я записал московский телефон водителя, адрес его брата в Черновцах и пригласил моего нового знакомого со мной отобедать. Таксист был на линии и еще не набрал план. Московские таксисты во времена развитого социализма должны были рублей двести привезти в парк и еще что-то положить себе в карман. Немалая толика уходила мелким начальникам и диспетчерам, подкармливать приходилось и механика и сменного мастера. Мой новый знакомый, поэтому, пообедать со мной не смог и больше я его никогда не видел. Прошел год или два, я с режиссером готовил сценарий для Ташкентской студии. Работать мы решили на Эльбрусе, в доме моего отца, заядлого горного лыжника и страстного фаната гор. Летом его дом пустовал за отсутствием снега, и я пригласил туда режиссера. Кроме него, я приволок и своего тбилисского друга, который должен был по ходу жизни обучать меня английскому. Я готовился в заграничное турне и нуждался в языке. За режиссером увязалась некая ташкентская дама, приписанная к картине в качестве редактора. Даму звали Ириной, и осталась она у меня в памяти благодаря тому, что требовала написания слова Аллах с маленькой буквы. Не по причине атеизма, а от безграмотности. Был я молод, самоуверен, и любил компании. Мой тбилисский приятель привез с собой невесту балеринку. Тогда она была просто его девушкой, а невестой стала в процессе путешествия. Они живут до сих пор, и, кажется счастливы. И так, режиссер, дама редактор, тбилисский друг с девушкой и еще, в качестве лирического дополнения, моя приятельница Наташа. Этой веселой компанией мы оказались в поселке Терскол Кабардино-Балкарской АЭССР, в пустом доме моего батюшки. Из окна дома в безоблачную погоду виднелись обе главы белоснежного великана Эльбруса, и было не жарко, что после Ташкента казалось раем. До обеда мы с режиссером честно сидели за сценарием, а по вечерам предавались всяческому веселью, не брезговали и Бахусом.

Я не любитель горных лыж, и к стыду рода носящего фамилию одного из горнолыжных корифеев державы, кататься на них не умею, Батюшка не раз пытался меня вовлечь, но очереди на канатных дорогах плюс невероятная скученность народа возле трасс, меня раздражали, и папаньке пришлось смириться. И потом, рыбак – это уже образ жизни. Изменять рыбалке я не хотел.

Днем, если сценарий заходил в тупик, мы с тбилисским другом нанимали местных лошаденок и объезжали окрестность. Особенность четвероногого транспорта заключалось в его необычном упрямстве. Лошадки не желали сворачивать с троп привычных маршрутов и возили седоков от шашлычной, до шашлычной. Сдвинуть их в сторону никакой возможности не было. Не помогали не ласки, ни поощрения сахаром, ни угрозы кнута. Пришлось смириться и трусить от шашлычной Азау, до кафе возле канатки Чегета. Но нас это не угнетало, поскольку пейзажи были восхитительны, и каждое облачко или тучка изменяли их до неузнаваемости.

Если не считать даму редакторшу, она в нашу компанию не вписывалась, за десять дней совместной горной жизни мы так сладили наш быт, что, закончив сценарий, не хотели расставаться. Решили продолжить отдых совместным путешествием. При раздумьях о маршруте, я вспомнил московского таксиста и его брата в Черновцах. Девушка тбилисского друга, балерина, должна была отметиться в театре, чтобы не упустить зимних ролей в грядущим сезоне. Мы договорились, что она к нам присоединиться в Черновцах но, поскольку не знали, где остановимся, условились общаться через центральный узел связи.

К всеобщему удовольствию, дама редактор сошла, к родственникам в Ростове. Тепло попрощавшись с ней на перроне, мы отплясали дикий танец радости и поехали дальше.

На Западной Украине мне раньше бывать не доводилось, и я до сих пор не перестаю радоваться своему бездумному экспромту. С годами способность к подобным поступкам утрачиваешь. Черновцы, к моему удивлению, имели вовсе не провинциальный, сильно ополяченный шарм. И поляков в них и вправду, было много. Пред нами случилось с польскими путешественниками курьезное приключение, и мы слышали о нем неоднократно. Молодая пара катила в машине с домиком прицепом. Ночью на трассе, муж остановился и, открыв капот, проверил уровень масла в двигателе. Его молодая супруга, спавшая в домике, ощутила остановку и в чем мать родила, а дело было ночью, вышла до кустиков. Поляк не предполагавший об отлучке суженной, закрыл капот и продолжил путь. Молодая панночка, облегчившись, с ужасом обнаружила себя голой на совершенно пустой трассе. К счастью, деревенька оказалась не очень далеко. Панночка постучалась и, сильно напугав семейство хаты, получила приют и рубище в качестве одежды.