Бисмарк. Русская любовь железного канцлера - Эдуард Тополь

— Дядюшка! — говорит она, подскакивая перед ним на одной ноге и отжимая мокрые волосы. — Можно, я буду звать вас дядюшкой?

Он усмехается:

— Когда я жил в России и учил ваш язык, мне понравились несколько ваших пословиц. Особенно одна: хоть грибом назови, только скорей положи в свою корзинку.

Надев на себя бисмарковскую широкополую соломенную шляпу, она садится рядом.

— Вам понравилось в России?

— Вообще, меня туда отправили в ссылку. До этого, при короле Фридрихе-Вильгельме Четвертом…

— При короле Фридрихе Вильгельме Четвертом я, после восьми лет службы прусским представителем в Сейме Германского союза в вольном городе Франкфурте-на-Майне, чуть было не получил пост министра иностранных дел. Но с Фридрихом случился удар, и регентом стал его брат Вильгельм, чья супруга терпеть меня не может за мою нетерпимость к социалистам. И меня тут же отправили подальше — в Петербург, этот ваш русский ледник на Неве. В марте 1859-го мне потребовались семь полных суток, чтобы по заснеженным польским и российским равнинам доехать туда из Берлина. Однако русский Царь и Царица были так благосклонны ко мне! Принимали, как семейного посланника. А по случаю весеннего парада император занимался мной столь исключительно, как будто устроил этот парад для меня. При прохождении войск он приблизил меня к себе и разъяснял каждый вид своих войск и кто ими командует. А когда при разъезде гостей от царского дворца с крыльца кричали: «Prusku paslannika!», то все русские оборачивались с такой широкой улыбкой, словно только что опрокинули рюмку шнапса… А где ваш муж? Что он делает?

— Он пишет трактат.

— О чем?

— Об отмене порки в России…

— Правда?

— Да. Порка — это ужасно, верно? Во Франции ее отменили еще в прошлом веке! У вас в Германии тоже, не так ли? А в России, представляете, даже сегодня, когда в мире уже такая цивилизация, людей секут кнутами, плетьми, шпицрутенами. До трехсот ударов! Ужас! Николя говорит, что это настоящее зло в христианском, нравственном и общественном отношениях!

Свой досуг князь H. A. Орлов посвящал истории и искусству; он составил превосходную коллекцию рисунков старых мастеров. Его Записка «Об отмене телесных наказаний в России и в Царстве Польском», поданная им императору Александру II, имела широкий резонанс…

Теплый сентябрьский дождь внезапно налетел из-за Пиреней, курортники резво побежали с пляжа под навесы и зонты, а Бисмарк и Кэтти переместились в кафе «Miremont», знаменитое своими круассанами с малиной, которые таяли во рту. Усевшись за столик, Бисмарк с ходу заказал официанту дюжину таких круассанов для Кэтти («Дядюшка, зачем мне дюжина? Я съем от силы два!»), а себе три дюжины устриц и бутыль белого шабли…

— Вы начали рассказывать о себе и России, — напомнила Кэтти.

— Да, конечно, — согласился Бисмарк. — В Петербурге я снимал дом графини Штейнбок на Английской набережной. В охотничьих партиях, разумеется, не было недостатка; я охотился на лося, медведя, волка и держал у себя в доме медвежат, которых отсылал, когда они вырастали, в зоологические сады во Франкфурт и Кельн. Иногда мишка появлялся внезапно за столом, к великой забаве общества, прогуливался весьма благопристойно по скатерти между тарелками и стаканами, или хватал прислуживающего лакея за ногу, и скатывался с устроенной в столовой горки…

(На глазах у изумленной Кэтти первая дюжина устриц уже исчезла в его могучем желудке…)

— Вы, княгиня, еще не были в Петербурге? Если поедете, я бы рекомендовал появляться на улице в карете не иначе как со знаками одного из высших русских орденов. Даже верхом, но в штатском платье там не всегда можно избежать опасности оказаться жертвой невоздержанного языка или неосторожной езды отличающихся особой одеждой кучеров видных сановников. А в конфликтах с ними только хлыстом можно добиться признания своего равноправия с их хозяином. Впрочем, я-то вынес из своего пребывания в России лишь приятные воспоминания… Горчаков, неограниченным доверием которого я пользовался, давал мне читать, пока я ожидал его, еще нераспечатанные донесения из Берлина прежде, чем просматривал их сам. Кокетничая своим доверием, он говорил: «Vous oublierez ce que vous ne deviez pas lire»[2]— в чем, разумеется, я давал слово, просмотрев эти депеши в соседней комнате. При этом всякий раз, как мне случалось бывать в Петербурге в одном из императорских дворцов — Царскосельском или Петергофском, чтобы посовещаться с жившим там летом князем Горчаковым, я находил в отведенном мне дворцовом помещении сервированный для меня завтрак из нескольких блюд, с тремя-четырьмя сортами превосходного вина; иных мне на императорском столе вообще никогда не приходилось пить. Ваше здоровье, дорогая! Вы можете не пить, но пригубите, please!..

(Тут пришел конец третьей дюжине устриц, и Бисмарк заказал себе еще три дюжины.)

— Несомненно, на кухне русского императора много крали, но гости от этого не страдали; напротив, их порции были рассчитаны на обильные остатки в пользу слуг. Возможно, дворцовые слуги, пользовавшиеся недопитыми винами, успели, в результате долголетнего опыта, приобрести изысканный вкус и не потерпели бы непорядков, от которых пострадало был качество еды и питья, подававшихся к столу…

Дождь закончился так же внезапно, как начался, теплое вечернее солнце, как ни в чем не бывало, выплыло из-за растаявших туч, и в гавань неторопливо вошли сразу несколько тяжелых парусных рыбацких лодок.

— Ой, дядюшка, смотрите, аисты!

Действительно, с берега, откуда-то с северо-востока прилетели пять белых аистов и величественно уселись на буйках рыбачьего причала.

— Это из Байонны, тут по соседству, — объяснил Бисмарк. — Они там живут на пожарной каланче, могу вас свозить на экскурсию. А сюда прилетают в ожидании щедрых подачек от рыбаков, но только если их лодки идут в гавань, черпая воду бортами, то есть отяжеленные удачным уловом. Вы уговорите Николая поехать в Байонну?

— Конечно! А еще можете рассказать про Россию? Только правду…

Он посмотрел ей в глаза.

— В каком смысле?

— Понимаете… — она замялась. — Мой Николя большой патриот России. Он рассказывает только о победах.

— И правильно делает. А я патриот Германии. Если я рассказываю какие-то анекдоты про Россию, то не ради ее унижения, а только для вашего развлечения. Впрочем, больше не буду…

— Нет, пожалуйста, дядюшка! Мне очень интересно.

— Хорошо… Well, был такой случай. Однажды император обратил внимание на непомерное количество сала, которое ставится в счет всякий раз, как приезжает принц Прусский; в результате выяснилось, что при первом своем посещении принц после прогулки верхом пожелал за ужином съесть ломтик сала. Истребованный лот сала превратился при последующих посещениях в пуды. Недоразумение разъяснилось в личной беседе высочайших особ и вызвало взрыв веселья, послуживший на пользу замешанным в этом деле грешникам.