Электрический штат - Саймон Столенхаг

Большинство горных перевалов стояли в снегу, так что нам пришлось ехать почти до самого Карсон-сити, и только там мы обнаружили открытую дорогу на запад через горы. Мне не хотелось забираться так далеко на север, поскольку вся долина реки Карсон была печально известна отсутствием каких-либо законов. На юго-запад удалось повернуть только на магистрали 88 в Гарднервилле, которая привела нас в округ Элпайн и поселки-трущобы Фредериксберг, Пейнсвилл и Меса-Виста. Здесь возникли целые жилые комплексы, очевидно, берущие энергию от найденных суспензионных двигателей. Я точно знала, что это противозаконно, однако к востоку от гор царило полное беззаконие. У нас заканчивался бензин, и я хотела по-маленькому, но у колонок в Вудфордсе заправлялись несколько огромных внедорожников, вокруг которых топтались вооруженные парни в камуфляже и солнцезащитных очках, а на платформах стояли игровые беспилотники. Поэтому я поехала дальше.

В конце концов я остановила машину на развороте для фур, отбежала в кустики и присела на корточки. И вдруг заметила в подлеске рядом с дорогой худющую кобылу – кожа да кости.

– Привет, малышка, – сказала я.

Лошадь повела ушами и повернула голову. На месте глаз у нее зияли две темные дыры.

Слушая записи Скипа, мы не сразу заметили, что пейзаж за окном стал более гористым. Дорога струной тянулась через скалистую долину, по неровной земле прыгали быстрые тени от облаков.

Наша машина напоминала микроскопический зонд внутри снежного шара. Из-за хребта торчал меж валунами остов старого штурмовика; на орудийной башне кто-то нарисовал мультяшную мордашку.

Скип выпрямился на сиденье и уставился на корабль.

– Да, вижу, сэр Астор, – сказала я.

Скип не отрывал взгляда от лукавой мордочки межгалактического космического кота, пока тот не остался далеко позади.

Я все гадала, от чего ослепла лошадь. Должно быть, от какой-то болезни. Когда я жила у дедушки в Кингстоне, мы часто брали на выходные одноглазого песика, Коди – маленького, лохматого, не помню, какой породы. Иногда он натыкался на фонарные столбы. По воскресеньям мы втроем гуляли по берегу искусственного озера. Там стояли мобильные дома, а однажды прямо на тропе я нашла дохлую рыбину. Мы брали в прокате водный велосипед и плыли к небольшому островку посреди озера, где располагался ресторанчик «Вафельная кухня». В озере водились огромные карпы, совсем ручные и жирные – посетители скармливали им остатки вафель. Толстые карпы подплывали к лодке, и Коди заходился от лая.

В ресторане был монетный автомат с нейрографической игрой, которым никто никогда не пользовался. Экран работающего вхолостую автомата показывал видеоролик со стадиона. Я стояла перед автоматом с маленькой одноглазой собачкой на руках и мечтала поиграть.

В последний раз я видела Коди на похоронах дедушки.

Дорога пробилась через горный хребет в следующую пустынную долину; огромный плакат предупреждал, что мы въезжаем в зону военных ограничений. Скип уснул, а я рассматривала машины на дистанционном управлении, ползавшие по долине. Длинные гибкие радиоантенны придавали им сходство с гигантскими насекомыми.

Дедушка всегда застилал мою постель особым образом. Он засовывал подушку под простынь, а сверху клал еще одну подушку. Потом шла верхняя простыня с кружевным краем, который отворачивался поверх одеяла. Дедушка был очень разборчив в отношении того, как все должно выглядеть в его доме.

Я прожила с ним в Кингстоне три года. Весь город провонял какой-то гадостью, круглосуточно извергаемой дымовыми трубами на верфи, где строили суспензионные корабли. Как и остальные старики в Кингстоне, дедушка работал на верфи и все время страшно кашлял. Ночью я лежала в постели, слушая, как он хрипит в ванной, и не могла уснуть, пока он не начинал снова похрапывать у себя в спальне. Однажды вечером, когда мы играли в шахматы на кухне, он сильно закашлялся и упал лицом на игральную доску, разбросав шахматные фигуры. Два месяца спустя я оказалась у Теда с Биргиттой в Зосте.

Автострада 88 вела все выше и выше, и у меня заложило уши. Склоны гор были покрыты снежными пластами, а вдоль дороги лежали грязно-серые груды снега, неотличимые от гравия. Вдалеке я увидела огромное улыбающееся лицо – рекламное объявление, которое подмигнуло мне и скрылось за деревьями. Небо прорезали линии электропередач. Заехав за поворот, мы увидели массивное сферическое здание, торчавшее из леса на склоне горы. Вырывавшиеся оттуда пар и вода прокладывали себе дорогу между изломанными стволами деревьев и образовывали потоки, стекающие через дорогу. На здании висела реклама Центра, и я предположила, что это их рук дело. Наверняка там, внутри, роятся миллионы умов, и энергия, необходимая, чтобы удовлетворить их, растапливает снег.

Вот бы кто-нибудь вырвал эти сооружения из земли, чтобы они скатились с гор в предместья, расплющили все, что осталось от чертовых домов, садов и ответственных родителей с их внедорожниками, и навеки упокоились среди заброшенных городов, как надгробные памятники человечеству!

Когда это началось? Даже не помню. Думаю, начиналось все как обычное развлечение – ну, как телевизор. Иногда смотришь телевизор, иногда сидишь в нейрозаклинателе. Без разницы. Странности пошли после грандиозного обновления тысяча девятьсот девяносто шестого. Режим шесть.

После этого телевизор практически не включали. В доме стало тише. Помню, когда мы с Амандой возвращались из школы, Тед с Биргиттой могли так и сидеть на диване в гостиной в нейрошлемах – в полной отключке. Однажды вечером мы смеха ради переодели их, и Аманда нарисовала Биргитте усы.

Как-то раз, когда мы все собрались на кухне, я заговорила об этом: спросила, почему они постоянно сидят в нейрозаклинателях. Они не слишком обеспокоились и ответили, что действительно в последнее время немного увлеклись. Тед потрепал меня по щеке.

– Правильно рассуждаешь, Мишель. Надо уделять тебе больше внимания.

И надавил пальцем мне на нос: би-бип!

В другой раз Тед попытался объяснить мне, почему у него вечно мокрые пятна на футболках и рубашках в области груди.

– Ничего страшного, такое бывает, – сказал он. – Лактация встречается у мужчин чаще, чем мы думаем. Это называется галакторея, и она совершенно безобидна. Только стирать замучишься!