Тигры в красном - Лайза Клаусманн

— О, да бросьте.

— Не трудитесь вставать.

— Ох, не злитесь. Я просто пошутил.

Ник направилась к выходу из вагона. Расплатится за оба ее чертовых мартини.

— Если затоскуете без братской любви, обращайтесь в любое время, — выкрикнул он со смехом, прежде чем его голос отсекла захлопнувшаяся дверь.

У себя в купе она чуть не порвала блузку, пытаясь стянуть ее с себя. Голова гудела. Она сняла юбку и, оставшись в лифчике и трусиках, склонилась над маленьким умывальником и побрызгала водой на грудь и шею. Выключила верхний свет и открыла окно, чтобы впустить немного свежего воздуха. Пока она была в баре, проводник приготовил постель. Она села на нее и закурила. Докурив сигарету, тут же прикурила вторую и прижалась щекой к окну. Мимо неслась темнота. Посидев так, она легла, окруженная сигаретным дымом.

В пять утра они подъехали к Ричмонду. Ее разбудил гомон входящих и выходящих пассажиров. Она не задернула шторы, и окно оставалось приспущенным.

— Черт, — выругалась Ник.

Она съежилась, сообразив, что в трусах и лифчике выставлена на обозрение идущим мимо пассажирам. Дальняя шторка была вне досягаемости, так что она подтянула к себе ближнюю и укрылась за ней. Закутавшись в зеленый плюш, она выглянула наружу. Ник показалось, что вдалеке видна река Джеймс. Южный воздух был нежнее. Совсем не такой, как в Тайгер-хаусе, где воздух в плену у моря. Запах сосен смыл остатки вчерашних мартини. Она задернула вторую штору, затянула пояс халата, открыла дверь и заказала у проводника кофе.

В одиннадцать она приедет в Сент-Огастин. К Хьюзу. Снился ли он ей? Она попыталась вспомнить. Вошел проводник с дымящейся чашкой. Она выпила кофе, наблюдая, как в поезд садятся пассажиры до Флориды. Хелена скоро доберется до Голливуда. Ей стало интересно, что за дом у Эйвери Льюиса. Бедная Хелена. Это прилагательное появилось, когда стало известно, что Фен погиб, — ему хватило двух месяцев, чтобы жениться и умереть. Кто знает, как бы сложилась у них жизнь, если бы он выжил. Они были совсем еще детьми, и оба без гроша.

Брак матери Хелены, тети Фрэнсис, тоже не назовешь шикарным. Но она никогда не жаловалась, что ей приходится довольствоваться малым. Ник ни разу не слышала, чтобы тетя Фрэнсис возмущалась тем, что ее старшая сестра унаследовала Тайгер-хаус, что сестра вышла за человека, который сделал состояние на бобинах и шпульках, в то время как она сама с трудом сводила концы с концами. Но сейчас, размышляя о странно поспешном желании Хелены снова выйти замуж, Ник гадала, не мечтала ли тетя Фрэнсис оказаться на месте сестры, в большом доме.

А может, это и не имело значения. Ник не могла припомнить ни одного лета, которое тетя Фрэнсис и ее мать провели врозь. Даже после смерти отца Хелены, когда грянула Великая депрессия. И даже когда умер ее отец и мать так горевала. Ник одернула себя. Не хочет она думать об этом сейчас.

Она вытащила из крафтового пакета два яйца, разбила о подоконник, обнажив сияющую гладкую поверхность. Нет, сейчас все иначе, все в новинку, мир ждет, чтобы его открыли. И они с Хьюзом сделают это вместе. Она мечтает об этом, она целиком запихнет мир в рот и распробует его.

Лежа на мостках, Ник услышала, как Хьюз заглушил мотор старого «бьюика». Она попыталась сконцентрироваться на музыке, доносящейся с веранды, чтобы не слышать, как кашляет двигатель, как ее муж хлопает входной дверью коттеджа.

Фортепьяно Каунта Бейси.[5]Желтый купальник весь в древесной трухе от старых мостков. Большой палец ноги легонько тревожил поверхность воды. Она ждала.

Хьюз во дворе не появился, и Ник ощутила облегчение. В доме заработал душ — Хьюз смывает пыль и краску после работы по консервации военного корабля в Грин-Коув-Спрингс. Она представила его тело, светлые волоски на руках, покрытые тонким слоем того, что прежде было обшивкой эсминца «Джейкоб Джонс». Представила, как он откидывает назад волосы под струей воды, подставляя лицо струям, его ресницы похожи на паутинки, в которых мерцает стеклянный бисер. Думает ли он о ней? Эта мысль мелькнула и исчезла. Она знала, что не думает.

Коттедж исполнял свою вечернюю песню: плеск воды, бегущей по дешевым трубам, и скрипучий джаз. Ник ненавидела этот коттедж, ненавидела его безликость. Арендованный сборный домик, близнец всех тех, что вокруг, обычная коробка: кухня и спальня в передней части, гостиная со столовой — в задней, окна там смотрят на веранду.

Коттеджи выстроились по обе стороны пыльной улицы, отделенные друг от друга палисадниками. Все кухни выходили на улицу, и в любое время из окон выглядывали любопытные женушки военных. Ник завела привычку хотя бы раз в день появляться на улице в одном купальнике — чтобы полюбоваться, как под ее взглядом одна за другой поспешно исчезают покрытые косынками головы. Это стало своего рода игрой — сможет ли она захватить врасплох хоть одну из этих косынок в горох, завороженных сиянием ее яркого купальника, высоко, во французском стиле, открывающего бедра. Это скрашивало ей день.

Все коттеджи на их стороне имели большой задний двор, тянувшийся до соленого канала, в котором рыбачил местный люд да дети дурачились на весельных лодках.

Но у них во дворе имелось то, чего не было в остальных, — мостки, вбитые в илистый берег, качающиеся от легких волн. В отличие от прочих построек, мостки не притворялись, будто наступят времена получше и в этих дешевых коробках начнется новая жизнь. Дерево было серое, истрепанное непогодой, — возможно, кусок старой корабельной обшивки или трапа. Эти мостки Ник любила больше всего во флоридском городке. Иногда она лежала на них, закрыв глаза, и почти верила, что старые доски высвободились из мягкой опоры и она скользит вниз по каналу, в открытое море, домой, к своему Острову на севере. Но, открыв глаза, она видела все то же нескладное строение на другом конце лужайки и понимала, что мостки раскачала проплывшая мимо рыбацкая лодка.

Ник проводила дни, растянувшись у воды, под флоридским солнцем, слушая пластинки, что прибыли из Кембриджа в сундуке, выстланном старыми газетами, и пытаясь шокировать соседей. Иногда она опробовала новые рецепты из книги, которую купила в городе, — «Региональная кухня Пруденс Пенни». Книга состояла из глав «Пенсильванская голландская кухня», «Креольская», «Долины Миссисипи», «Миннесотская скандинавская» и «Космополитическая» и требовала ингредиентов, повергавших Ник в недоумение.

Перед тем как покинуть Вязовую улицу, Ник и Хелена развели небольшой костер и сожгли старые продуктовые талоны. Хелене все не удавалось разобраться, какой штампик означает какой продукт, так что иногда она возвращалась с банкой шпинатного пюре вместо курицы, потому что перепутала дни. Поначалу Ник даже нравилось справляться с трудностями рациона, но вскоре это стало утомлять — все равно что пытаться собрать головоломку с потерявшимися деталями. Теперь она могла готовить что угодно, и не было нужды подыскивать замену ингредиентам. Но Ник обнаружила, что не может сосредоточиться на рецептах, и сдавалась на полпути к ветчине в меде или устрицам по-рокфеллеровски и снова растягивалась на мостках, залитых солнцем. А оставшиеся ингредиенты отправятся потом в какую-нибудь запеканку.