Военный Петербург эпохи Николая I - Станислав Малышев

Ф.Н. Глинка. Литография К.П. Беггрова. 1821 г.

В 1815 году в Париже стараниями Александра был подписан Священный союз России, Австрии и Пруссии. Через три года к нему присоединились Франция и Англия. Его высокопарный текст призывал монархов разных стран «почитать себя как бы единоземцами» и «как бы главами единого народа христианского». Смысл сводился к тому, чтобы уравнять и сблизить союзные страны посредством братского единства царей в деле служения христианским добродетелям и принципам законности, и помогать друг другу военной силой подавлять любые беспорядки и проявления беззакония. Идеализм и мистицизм Александра на долгие годы направили политику России на отказ от своих русских державных интересов во имя общеевропейских, а, по сути, частных корыстных интересов европейских стран. Свой огромный, великий, героический, талантливый и терпеливый русский народ император как бы принизил для уравнения с остальными народами.

Россия, разоренная, едва оправившаяся от наполеоновского нашествия, была отдана Александром I под присмотр преданного друга — графа Алексея Андреевича Аракчеева. По имени этой суровой, противоречивой, зловещей личности получила название целая эпоха — аракчеевщина, и ее деятели — аракчеевцы. По воле императора жестокий Аракчеев стал создавать военные поселения, где ради экономии государственных средств люди должны были совмещать военную службу и крестьянский труд. Русская армия, с ее рекрутской повинностью и большими сроками службы, оставалась в мирное время такой же многочисленной, как в военное, и постоянно требовала больших расходов. Бездушное, далекое от реальности и человеческих нужд воображение государя и угодливых преданных ему бюрократов представляло военные поселения в виде идеальной армии, которая не связана с народом и ничего не стоит казне и обывателям, поскольку сама себя кормит, одевает и воспроизводит. В районах, ставших военными поселениями, солдаты должны были в свободное от службы время заниматься крестьянским трудом, крестьяне — коллективно трудиться под надзором офицеров в поле, и на работах по переустройству местности, и тоже нести военную службу. Постепенно эти крестьяне и солдаты должны были слиться в одно военно-поселенное сословие.

Сигналист и барабанщик Л.-гв. Преображенского полка. 1819–1820 гг.

Как пишет историк, «энергия временщика сметала все преграды на пути устройства военных поселений. Резали, стригли, кроили живую плоть народного быта, кромсали веками сложившиеся представления о труде, жилье, одежде, воспитании детей…

Крестьяне сразу же смекнули, что новая система доведет их до сумы и до тюрьмы. Уже в самом начале устройства поселений взбунтовалась Русско-Высоцкая волость. Во время проезда через Новгородскую губернию великого князя Николая Павловича вышедшие из леса крестьяне загородили дорогу и слезно просили избавить их от проклятого новшества. Это произвело впечатление на самого Николая Павловича, но его державный брат заявил, что он предпочитает замостить трупами дорогу от Петербурга до Чудова, но не отказываться от любимой затеи».[5]

В такой атмосфере происходило становление человека, которому предстояло почти тридцать лет царствовать в России под именем императора Николая I.

В 1817 году великий князь Николай Павлович был назначен генерал-инспектором по инженерной части и шефом Лейб-гвардии (далее — Л.-гв.) Саперного батальона. С 1818 года к этому добавилась должность командира 2-й бригады 1-й Гвардейской пехотной дивизии, куда входили Л.-гв. Измайловский и Егерский полки, а также Гвардейский флотский экипаж. По просьбе Николая моряков тут же поменяли местами с Л.-гв. Саперным батальоном. Любимые им саперы заняли место в его бригаде, а моряков перевели во вторую бригаду 2-й Гвардейской пехотной дивизии, хотя экипаж был старше, то есть насчитывал больше лет со дня основания. Назначив брата бригадным командиром, Александр вместе с матерью уехал в Аахен на Международный конгресс по созданию Союза пяти держав.

Император Александр I Литография Алексеева по гравюре К.П. Беггрова, после 1818 г.

Николай Павлович, тогда еще мало кому известный молодой человек 22 лет, принялся за дело командования со всей энергией молодости и со своим пониманием долга и ответственности, которые пронес через всю жизнь. Долгое время новый бригадный командир оставался на своем посту непринятым и непонятым. Его строгость вызывала недоумение вышестоящих генералов и озлобление подчиненных. Для людей опытных, прошедших многие сражения, не мог быть авторитетом великий князь, не участвовавший в войнах и получивший генеральские эполеты по праву рождения. Другие, такие же молодые, как сам Николай Павлович, глядя на старших, не хотели серьезно заниматься службой под его командованием. И если позицию старших можно было объяснить заслугами в боях, привычкой к походной жизни, которая снижает дисциплину и соблюдение уставных требований, то не имевшая заслуг молодежь просто пыталась самоутвердиться. Наиболее дерзкие подчеркивали это своим поведением, отчего возникали конфликты.

Гораздо лучше к Николаю Павловичу относились офицеры и солдаты Л.-гв. Саперного батальона. В отличие от старинных Измайловского и Егерского полков, батальон был недавно сформированной гвардейской частью, держался скромно и ценил заботу своего шефа. Великой князь привязал саперов к себе, вникая во все их нужды, стараясь улучшить условия их жизни, награждая нижние чины за успехи деньгами и винной порцией из своих средств. Обучение батальона строевой подготовке, стрельбе, саперным работам проходило под его личным надзором.

Через несколько лет Николай Павлович так описывал время своей службы: «…Где мне наинужнее было иметь наставника, брата-благодетеля, оставлен был я один с пламенным усердием, но с совершенною неопытностью.

Я начал знакомиться со своей командой и не замедлил убедиться, что служба шла везде совершенно иначе, чем слышал волю моего Государя, чем сам полагал, разумел ее, ибо правила оной были твердо в нас влиты. Я начал взыскивать, но взыскивал один, ибо что я по долгу совести порочил, дозволялось везде даже моими начальниками…

Великий князь Николай Павлович. Гравюра Жоно с литографии Беннера

В сие-то время и без того расстроенный трехгодичным походом порядок совершенно разрушился; и к довершению всего дозволена была офицерам носка фраков. Было время (поверит ли кто сему), что офицеры езжали на ученье во фраках, накинув шинель и надев форменную шляпу. Подчиненность исчезла и сохранилась только во фронте; уважение к начальникам исчезло совершенно, и служба была одно слово, ибо не было ни правил, ни порядка, а все делалось совершенно произвольно и как бы поневоле, дабы только жить со дня на день.