Военный Петербург эпохи Николая I - Станислав Малышев

Император Александр I. Худ. Д. Доу. 1820-е гг.

К началу следующего дня, 18 октября, взбунтовался весь полк, требуя вернуть «государеву роту». Солдаты толпились на полковом дворе, не желая ни строиться, ни расходиться, обещали принять любое наказание, лишь бы только был удален Шварц и возвращена рота. Увещевания даже самых любимых и популярных в солдатской среде генералов — М.А. Милорадовича, К.И. Бистрома, бывшего семеновского командира Я.А. Потемкина — не имели успеха. Тогда полк был со всех сторон окружен частями Гвардейской пехоты, кавалерии и даже артиллерии, и вслед за государевой ротой отправлен в Петропавловскую крепость, а оттуда в Кексгольм и Свеаборг. Семеновские офицеры, которым предстоял перевод в армию, сопровождали наказанных солдат, старались облегчить их дорожные тяготы и тратили на это свои личные средства.

Великие князья Николай и Михаил были еще очень молоды: первому было 24, второму — 22 года; оба они еще не имели веса и влияния, во время Семеновской истории это были просто молодые командиры, недовольные бунтом. Николай Павлович всегда любил и уважал солдат, но не мог этого показать при жизни Александра I, который не терпел начальников, популярных в солдатской среде. Навязанная Николаю незначительная роль, насмешливо-снисходительное отношение старших братьев, атмосфера всеобщего лицедейства, царившего в высших сферах, выработали у него привычку таить свои чувства, чтобы защититься в этой среде. Он выбрал себе образ простого заурядного служаки, солдафона. По этой причине он и был вначале не принят войсками, и этим воспользовались декабристы. Из нелюбимого бригадного командира Николаю Павловичу еще предстояло стать для солдат и офицеров «верховным вождем» и «обожаемым отцом», как его называли позже, когда он стал императором.

Еще долгое время после Семеновской истории Петербург напоминал военный лагерь. Войска пребывали в боевой готовности, стояли усиленные караулы, двигались разъезды, были подняты на ноги полиция и жандармы, во всем городе царило волнение, страх и неопределенность.

Вначале солдаты надеялись, что государь простит свой любимый полк и вернет его в столицу. Почти все гвардейские офицеры, кроме высшего начальства, были того же мнения и собирались написать коллективное письмо на высочайшее имя. Но Александр разогнал семеновцев по армейским полкам и сформировал новый Л.-гв. Семеновский полк, с правами Молодой гвардии. Он мог бы взять для этого роты или даже целые батальоны из других полков гвардии, как это делалось раньше для новых формирований. Но император считал, что весь Гвардейский корпус заражен духом неповиновения. Для нового полка отделили роты из полков армейских гренадер. Этот заново набранный Семеновский полк, не имевший ничего общего со старым, гвардия долгое время не хотела воспринимать всерьез, солдаты других полков не видели в новых семеновцах своих товарищей, новые семеновские офицеры не были приняты в петербургском обществе.

Донесения тайных агентов, которые пересказывали солдатские разговоры в казармах, банях и кабаках, показывали крайнее недовольство во всех гвардейских полках, сочувствие семеновцам, обиду, разочарование и злость на самого императора Александра I, неблагодарного и равнодушного к солдатам, спасшим Россию от наполеоновского нашествия.

Постепенно жизнь в столичном гарнизоне вошла в мирное русло, наступила видимость спокойствия. Начальство страшилось повторения «семеновской истории», обращение с солдатами в столице стало гуманнее, а солдаты чувствовали этот страх командиров.

В марте следующего, 1821 года Александр повелел Гвардейскому корпусу выступить в поход через прибалтийские губернии на запад, в Литву и Белоруссию. Он хотел «проветрить» гвардию в походе и искоренить волнения среди солдат и офицеров. Ему доносили, что многие офицеры высказывают критические мысли, среди солдат ходит недовольство и что они только ждут новой войны, чтобы выдать государя неприятелю.

В это время греки под руководством Александра Ипсиланти вели освободительную борьбу против турецкого владычества. Русское общество сочувствовало Греции и считало исторической миссией России помощь единоверцам в деле избавления от врага. Но русский государь войну Турции не объявлял, а во время выступления гвардии из Петербурга турки уже добивали греческих повстанцев. Александр I, верный заветам Священного союза, собирался помогать не грекам, а австрийцам, против власти которых восстал итальянский Пьемонт. Эта война могла стать одной из самых непопулярных в России, но австрийцам удалось подавить восстание, не дожидаясь русских. 16 июля в Белоруссии полкам было объявлено, что никаких военных действий Россия начинать не будет. Однако этот поход в честь вызвавших его европейских событий получил ироничное название «Итальянского похода».

Кавалерийский генерал-адъютант в 1814–1825 гг.

Гвардия была остановлена в западных губерниях, полки размещены по захолустным бедным деревням как можно дальше друг от друга. Так проходил месяц за месяцем. Изнывающие от скуки офицеры в поисках развлечений ездили в провинциальный Минск, наполняя все дома, где были танцы или карточная игра. 17–18 сентября в Бешенковичах были проведены высочайший парад и маневры. Параду придавалось огромное значение, к нему готовились особенно тщательно. После «семеновской истории» император был недоволен всей гвардией. Парад и маневры прошли успешно, затем Гвардейский корпус на берегу Двины дал императору и великим князьям богатейший обед. Александр I выразил свое удовольствие, был любезен, пожаловал много наград, и гвардейцы надеялись, что монарший гнев прошел и что скоро государь, отлучивший их от столичной жизни, прекратит это наказание и вернет полки в казармы. Император предпочел оставить гвардию зимовать в глуши западных губерний и только летом следующего 1822 года возвратил полки в Петербург.

Александр I все больше отдалялся от государственных дел. Как пишет историк А.Н. Боханов, «все делалось как-то бессистемно, впопыхах, до полного самоотрицания. Давались обещания, оглашались широковещательные декларации вплоть до отмены крепостного права и введения конституции. На практике же не делалось ровным счетом ничего не только для утверждения нового, но для поддержания уже существующего. Все погружалось постепенно в какое-то безразличное оцепенение. Атмосфера безысходности и мрака — знаки последнего периода правления Александра Павловича».[8]

Император не хотел думать о преобразовании России, о своем народе, а вершить европейские дела не мог. Постепенно к нему приходило понимание, что Европа нуждалась в нем лишь тогда, когда он со своей армией освобождал ее от Наполеона. На исходе своего царствования государь увлекся мистицизмом и бесплодными духовными исканиями, говорил своему окружению, что устал от многолетних трудов и хочет оставить престол. После роли героя-триумфатора он играл роль царственного мистика, утомленного жизнью, скрытного, загадочного, отрешенного от насущных проблем, будто бы углубленного в думы о мировом устройстве или о вечности. Его преследовали неприятные воспоминания, муки совести, образ отца, убитого с его согласия.