Уважаемый господин М. - Герман Кох

И к тому времени, когда вашей дочери исполнится восемнадцать и пора будет подавать заявление, чтобы получить официальный документ (паспорт, водительские права), ее будут просить продиктовать фамилию по буквам. «Я дочь такого-то», – может быть, добавит она. «Кого-кого?»

Да, так это и кончится. Вы продолжите жить не в своих произведениях, а в ребенке, которого на старости лет привели в этот мир, – в точности как все.

Наверное, вы заметили, что до сих пор я крайне тактично обходился с вашей дочерью как с частным лицом. Так, например, я ее не описывал. В ситуациях, когда она физически присутствовала, я оставлял ее без описания. На фотографиях в гламурных журналах иногда делают лица детей знаменитостей неузнаваемыми, чтобы защитить их частную жизнь. Так и я умолчал о том, что ваша дочь тоже была при позавчерашнем прощании. Я помню, как она махала вам через заднее окошко такси. С моего балкона была видна ее машущая ручка. Ее личико я тоже видел, но описывать не буду.

И в ваши совместные ужины я ее тоже не включал, потому что вы сами ее тоже не включаете. Ваша жена укладывает вашу дочь в постель, прежде чем вы принимаетесь за ужин. Безмолвный ужин. Разумеется, вы совершенно свободны в своем решении покормить дочь заранее, одну, а потом уложить ее спать. Есть супружеские пары, которые думают, что таким образом они что-то поддерживают – что-то из романтического времени, когда они были еще вдвоем. Без детей. Но что будет дальше, когда ваша дочь подрастет? Удовлетворится ли она, подобно своей матери, этим безмолвием? Или, как все дети, будет бомбардировать вас вопросами? Вопросами, которые могли бы быть полезными для вас. От которых вы могли бы стать более цельной личностью – уже сейчас, хотя ей еще нет и четырех.

Бывают войны, при которых под огонь попадают исключительно военные цели, а бывают такие, когда мишенью становится любой. Вы, как никто, знаете, какие войны я имею в виду. Вы пишете о них. Слишком часто, на мой вкус. Вот и ваша последняя книга опять возвращается к войне. Объективно говоря, кроме войны, у вас нет других тем.

И тут я перехожу к главному вопросу дня: что делает война с посредственным интеллектом? Или, иными словами, что делал бы этот самый посредственный интеллект без войны?

Я мог бы помочь вам с новым материалом. Женщины и дети между тем размещены в бомбоубежище. Ничто больше не мешает мне вручить вам новый материал словно на блюдечке. И то, что при этом я рассматриваю вас как военную цель, можете считать комплиментом.

Впрочем, это не совсем новый материал. Лучше было бы сказать о старом материале под новым углом зрения.

Теперь я иду домой.

Сначала я почитаю вашу книгу.

4

Сегодня утром вы встали раньше, чем обычно. Особенно чем по субботам. Когда я услышал, что вы в ванной, будильник возле моей кровати показывал девять часов. Судя по звукам, в душевой кабине у вас поддон из нержавеющей стали и регулируемая головка: когда вы открываете кран, струи воды стучат, точно свежий весенний ливень по пустой металлической бочке.

Закрываю глаза и вижу, как вы осторожно пробуете, не слишком ли вода горячая или холодная. Наверное, вы тогда уже раздеты, полосатая пижама аккуратно висит на спинке стула. Потом вы входите в душевую кабину. Гул водяных струй по стальному дну становится тише. Теперь я слышу только обычный плеск воды по обнаженному человеческому телу.

В принципе, вы все-таки больше похожи на человека, обычно принимающего ванну. Я имею в виду бесконечное купание. С отдушками и маслами для ванны, а после – мазь или крем. Ваша жена, которая приносит вам бокальчик вина или портвейна. Ваша жена, которая садится на край ванны, опускает руку в воду и делает пальцами маленькие волны. Наверное, вы прячетесь под толстым слоем пены – чтобы не наводить ее на ненужные мысли. На мысли о смертности, например. Или об авторских правах, которые после смерти автоматически переходят к прямым наследникам.

У вас есть пластмассовый кораблик? Или уточка? Нет, не похоже. Подобных фривольностей вы себе не позволяете, даже в ванне ваша голова продолжает думать о вещах, которые большинство людей сочло бы выше своего понимания. А жаль. Упущенная возможность. С горами пены и корабликом можно поиграть в «Титаник»: капитан «Титаника» в роковую ночь пренебрегает всеми предупреждениями об айсбергах, корабль с задранным ахтерштевнем почти вертикально уходит в ледяную воду.

На что я считаю вас способным, так это пускать ветры. Сильные ветры со множеством пузырей, которые выходят наверх будто с раскатами грома и пробивают брешь в айсберге из пены для ванн. Но сомневаюсь, что это вызывает у вас смех. Я вижу серьезное лицо. Серьезное лицо писателя, который все в себе, даже свои собственные ветры, принимает всерьез.

Так или иначе, а сегодня утром вы в виде большого исключения решили ограничиться душем. Несомненно, у вас должны быть на то причины. Может быть, вам куда-то нужно и вы торопитесь. Может быть, это связано с тем, что вы дома один и не сможете никому сообщить, если почувствуете себя плохо. Вы стали бы не первым писателем, встретившим смерть в ванне.

Я думаю о вас, пока вода струится по вашему телу. Не слишком долго, потому что приятными эти мысли не назовешь. У меня такое впечатление, что старые люди вообще предпочитают душ, потому что так им не приходится видеть свое тело. Вы должны меня поправить, если я ошибаюсь. Очевидно, у вас с этим нет никаких трудностей. Очевидно, вы его хорошо выдерживаете – зрелище тела, которое всеми своими складками и морщинами заранее указывает на ближайшее будущее, когда его не станет.

Насколько я могу отсюда определить, ваша жена никогда не принимает ванну. Хотя уж ей-то стыдиться нечего. Перед зеркалом, под водой, полуприкрытая наскоро наброшенной махровой простыней – не важно, – она может собой любоваться. Но она никогда не стоит под душем больше двух минут.

Лично мне жаль. Я не каменный. Я мужчина. В течение этих двух минут я часто думаю о ней, как сейчас думаю о вас. На стуле тогда висит не пижама, а белая махровая простыня или махровый халат. Сама она между тем стоит в душевой кабине. Она закрывает глаза и поднимает лицо навстречу водяным струям. Она приветствует прикосновение воды к векам – как восход солнца, как начало нового дня. Она коротко, но энергично встряхивает головой. Капли воды слетают с ее мокрых волос. Где-нибудь в углу душевой кабины или у самого окна на мгновение появляется маленькая радуга.

Вода стекает вниз по ее шее. Можете быть спокойны, я не стану вдаваться в подробности того, о чем думаю потом. Я не стану осквернять ее красоту – не из уважения к вашим чувствам, а из уважения к ней.

Итак, собственно душ продолжается всего две минуты. Но после этого она еще очень долго остается в ванной. Чтобы заниматься всякими делами, как я полагаю. Иногда я фантазирую, что` это могут быть за дела. Иногда я задаюсь вопросом, фантазируете ли вы еще когда-нибудь о таких вещах или уже не принимаете их во внимание.

Сегодня утром я сомневаюсь в новом материале. В новом материале, с которым мог бы вам помочь. Вчера вечером я прочел вашу книгу, отсюда и сомнения. Да, в самом деле, я за один раз прочел «Год освобождения». Я сознательно не использую таких слов, как «за один присест» или «на одном дыхании», – просто я начал часов в семь вечера, а в полночь закончил. Не то чтобы я не мог вашу книгу отложить или, более того, хотел узнать, чем она кончится. Нет, это было нечто иное. Так случается иногда в ресторане: закажешь не то блюдо, но стыдишься оставлять слишком много на тарелке и все-таки съедаешь больше чем достаточно.