Турецкий марш - Александр Харников

Интенданты, как это бывает нечасто, в числе первых высадившиеся во вражеском порту, начали оприходовать трофеи. Наступило их время. Без нормального снабжения десант обречен. Черное море капризно и по осени часто штормит. Волнение, которое способно помешать снабжению десантников всем необходимым, может продлиться неделю, а то и больше. Поэтому следовало как можно быстрее разгрузить в порту транспортные суда, раскидать грузы по пакгаузам и складам и взять на учет все захваченные трофеи. Все интенданты прошли краткий курс обучения азам логистики под командованием капитана 2-го ранга Льва Израилевича Зайдермана. До того тыловики, как он потом сказал по секрету своему знакомому, Николаю Домбровскому, кроме как воровать в циклопических размерах, больше ничего не умели. После краткого ликбеза Зайдерман отобрал из числа интендантов десятка полтора наиболее смышленых и толковых. И храбрых – потому, что некоторые из кандидатов, узнав, что исполнять свои обязанности им придется не в глубоком тылу, а на передовой, резко заскучали и сказались больными.

Вскоре транспортные корабли, выгрузив содержимое трюмов на причал, под охраной боевых кораблей Черноморского флота вышли из Бургаса и направились в сторону Одессы. Там они примут на борт подкрепления и грузы, после чего снова возьмут курс на Бургас. А десантники, зачистив город, срочно начали формировать подвижные отряды, которые на следующее утро отправятся в поход…

16 (4) ноября 1854 года.

Галац. Лагерь Дунайской армии.

Поручик медицинской службы Гвардейского Флотского экипажа Николаев Александр Юрьевич, глава 1-го полевого лазарета при Черноморском Экспедиционном корпусе

Итак, началось… Вчера наши саперы под руководством полковника Тотлебена приступили к наведению переправы через Дунай. Река эта, конечно, широкая, но русские за время многочисленных войн с турками форсировали ее уже не раз. Вот и сейчас через водную гладь беспрерывно снуют паромы и лодки греков – Галац населяли в основном греки, которые настроены были против турок и их прихвостней и добровольно вызвались помочь русским.

Ситуация в этих краях сложилась парадоксальная. До начала войны местное начальство было настроено пророссийски. Но после того, как император Николай I приказал вывести наши войска из Дунайских княжеств, сменившая их австрийская оккупационная администрация сместила прежние власти и посадила на их место своих людей. Те популярностью у населения не пользовались. И, как только австрийцы стали очищать территорию княжеств, эти «квислинги» сбежали вместе со своими хозяевами. Поэтому нынешняя администрация состояла или из тех, кто снова вернулся на прежние места, или из русских офицеров, которые совмещали должности военных комендантов и глав городков и местечек.

А меня, по согласованию с Юрой Черниковым, направили с двумя моими севастопольскими коллегами в Галац в составе новосозданного Первого полевого лазарета. На подмогу мне дали двоих моих санитаров из Севастополя, двух курсантов-второкурсников из Юриной группы, плюс трех девушек-крестовоздвиженок. Но, слава богу, активных боевых действий пока не ведется и работы для нас с ребятами практически нет. Есть солдатики, получившие травмы по собственной дурости при проведении инженерных работ. Были случаи инфекционных заболеваний, но армейские врачи получили надлежащий инструктаж о соблюдении санитарных правил, и того, что творилось у наших противников в их военных лагерях, у нас не было.

Лафа, да и только. Не хватает лишь одного – моей Оленьки. Как там она без меня? Зная ее характер, не удивлюсь, если она сейчас пытается всеми правдами и неправдами попасть в санитарки нашего Экспедиционного корпуса. Мы с ее отцом, есаулом Даваевым, договорились пресекать на корню подобные попытки, да и Юру Черникова я проинформировал, и он тоже торжественно пообещал сделать все, чтобы этого не допустить, буде она объявится в Измаиле – именно там сейчас находится наш основной военный госпиталь.

Так что бояться, наверное, нечего и можно сидеть на горушке и наслаждаться видом того, как наши части форсируют Дунай. Зрелище это занятное, тем более что один из саперных офицеров вкратце рассказал мне о том, что, собственно, происходит.

Оказывается, понтонные парки существуют в русской армии чуть ли не с середины XVIII века. Понтоны, с помощью которых происходит переправа, разработал капитан артиллерии Андрей Немой (ну фамилия у него такая!). Им была предложена конструкция разборного понтона с парусиновой обшивкой и деревянным каркасом. Преимущество такой конструкции по сравнению с цельнодеревянными и металлическими понтонами – меньший вес и компактность. Да и лошадей для перевозки парка требовалось меньше. К тому же полотняную обшивку было легче чинить – для того, чтобы ее «заштопать», требовалось всего несколько минут. По штату в понтонной роте было полсотни понтонов, что обеспечивало наведение наплавного моста максимальной длиной в четверть километра. По такому мосту можно было переправлять повозки общим весом три с половиной тонны. А если понтоны использовать как паром, то его грузоподъемность составляла уже до восьми тонн.

У меня замирало сердце, когда на наплавной мост заезжали тяжелые орудия с зарядными ящиками и деревянный настил, лежащий на понтонах, начинал волнообразно изгибаться. Но саперы работали четко, и переправа проходила без ЧП. Правда, по мосту на правый берег Дуная переправлялись в основном артиллерия и обозные фуры, а также кавалерия. Пехоту перевозили греки. На своих лодках и небольших гребных судах они сновали словно челноки, ловко приставая к берегу и высаживая наших солдат, которые пересекали Дунай, что называется, не замочив ног.

А вот откуда-то мчатся наши казаки. Похоже, что они возвращаются из разведки: на одной из лошадей со связанными руками сидит пленный – судя по мундиру, английский офицер. А один из станичников с трудом держится в седле. Видимо, он ранен. Так, мое ничегонеделание на сем заканчивается, и мне пора идти в палатку, в которой мы принимаем пациентов.

Точно, от группы отделились двое – раненый казак и еще один, который помогал ему удержаться в седле и не упасть на землю. Я вздохнул и направился к своему рабочему месту. Можно, конечно, поручить раненого одному из коллег, но пусть они посмотрят, что им следует делать, и наберутся опыта.

– Так что, вашбродь, – доложил мне «гаврилыч»[6], – меня к вам послали. Вот, Савву ранили. Пуля ему в бок попала. Он жив еще, но крови много потерял, да и сомлел чуток.

Прибежавшие санитары помогли раненому спешиться и, осторожно поддерживая его под руки, повели в палатку-перевязочную.

– Где его так угораздило? – спросил я у казака, который, намотав на руку поводья лошади раненого станичника, приготовился запрыгнуть в седло.

– Вашбродь, нас полковник из штаба послал к Браилову на разведку. Вот там мы и повстречали аглицких улан. Кони у них хорошие, мы их догнать так и не смогли. Они отстреливались на ходу, вот тогда-то Савву и зацепило. А у одного улана лошадь ногу сломала. Мы его взяли в плен. Скажите, вашбродь, а что, Савва будет жить? Мы ведь с ним из одной станицы, вместе на войну уходили. Односум[7] он мой.