Самодержавный попаданец. Петр Освободитель - Герман Романов

Барятинский встал, продолжая сжимать в руке вилку. Глаза светились багровым пламенем, как у вампира.

Делать было нечего, пора было начинать драку, как в прошлый раз. И Петр стремительно дернулся.

«Что же ты делаешь, ведьма?!!»

Тело не послушалось его, оно действительно окаменело. Душа и разум одновременно завопили, объятые смертельным ужасом. Он понял, что сейчас произойдет, и крохотная искра сознания в голове забилась, как пойманный мотылек в стеклянной банке.

Проснуться! Проснуться!

Сидящий рядом Алехан неожиданно выбросил огромные лапищи и схватил его за глотку. Чудовищная боль ослепила Петра.

— Като тебе не поможет, не надейся!

Хриплый смех силача был загашен в сознании новым чудовищным приступом боли. Боль и свет… Свет и боль…

— Твою мать! Ну, Алехан, ну, сучий сын!!!

Пробуждение было ужасным, Петр ударился обо что-то твердое и, протолкнув комок в горле, застонал.

Свет в глазах не померк, и он с затаенным страхом открыл их. Невероятное облегчение мгновенно лишило его сил — знакомое полотнище шатра, эфес дедовского «подарка» рядом, только протяни руку, и сверкнет острая сталь, что защитит и даст победу.

— Слава Богу! А то никаких нервов не хватит…

Петр первым делом, соскочив с походной койки, распахнул рубаху и глянул на тело — кровавых пятнышек не было. В отличие от первого раза это было не явью, наваждением, мороком, кошмарным сном. Но пережитый ночной ужас его изрядно напугал — не иначе как колдунья тогда его не посчитала нужным предупредить. Она ведь говорила о пяти вещих снах, но не предупреждала о кошмарах.

Странное дело — ведь он исколесил всю страну, спал где угодно, все хорошо. Но четыре дня конца июня и первый день июля каждого года всегда приводили его в страх. Стоило ему раз уснуть без Като под боком, как семь лет назад явился «добрый дедушка»…

С той ночи Петр спал всегда исключительно с женой, и ничего, хорошо спалось, без кошмаров и кровавых мальчиков в глазах. А тут?! Первый раз без Катеньки — и началось. Словно чувствовал, не хотел без нее ехать, но как жену на войну тащить?! Младшему сыну года нет, да и столицу с министрами под приглядом держать нужно.

Петр всхлипнул в отчаянии:

— Катюша, как без тебя плохо!

Хиос

Палуба 78-пушечного линкора «Москва» ощутимо подрагивала, корабль ходко скользил по лазурной глади Эгейского моря. На корме лениво трепыхался белый флаг с Андреевским крестом. Дул легкий ветерок, но рукотворной морской крепости и такого было достаточно, небо над кораблем словно укуталось надутыми белыми полотнищами парусов.

Вице-адмирал Григорий Андреевич Спиридов молча стоял на шкафуте, твердо уперев ноги в палубу. Хоть и не адмиральское здесь место, для того есть шканцы, но сейчас дело было в ином — он пристально смотрел на громаду далекого острова, отделенного от материка нешироким проливом. Даже без подзорной трубы можно было хорошо разглядеть тонкие, как спички, многочисленные мачты кораблей с распущенными парусами.

Турецкий флот, судя по всему, превосходил его эскадру раза в полтора, если не в два, но чтоб уйти сейчас от боя, эта мысль даже не пришла Спиридову в голову. Сегодня разразится долгожданная баталия, которую старый адмирал ожидал с некоторым волнением, будто снова стал молоденьким юнгой, впервые поднявшимся на палубу своего первого в жизни корабля.

Адмирал прижал подзорную трубу к правому глазу, прищурив левый — русские линкоры плыли четко, полностью соблюдая заблаговременно разработанный боевой порядок.

В авангарде под вымпелом капитан-командора Грейга головным шел «Санкт-Петербург», сразу за ним поспешали «Тверь», «Великий Новгород» и «Псков». Потом тянулась кордебаталия в составе пяти линкоров — «Москвы», «Владимира», «Суздаля», «Нижнего Новгорода» и «Ярославля».

Адмирал повернулся к корме — от них, отстав на добрую милю, арьергард контр-адмирала Чичагова из «Кенигсберга», «Риги», «Архангельска» и «Вологды» торопился сократить расстояние.

Спиридов усмехнулся — схватка предстояла добрая, у османов численный перевес, только вряд ли турки предполагают, какими сюрпризами обладают русские. А их было немало — недаром эскадра носила название «обшивной», специально подготовленной к плаванию в теплых водах.

Пять лет назад два фрегата под Андреевским флагом прошлись по Средиземному морю, с дальним прицелом присматривая арену будущих морских баталий, — в Петербурге сам император Петр Федорович особо напутствовал экипажи, нисколько не сомневаясь в будущей войне с турками. А потому на основании опыта, полученного от этой разведки, днища всех русских кораблей стали дополнительно обшивать медными листами, дабы черви и теплые воды не привели их раньше срока в негодность.

«Города» адмирала Спиридова являлись кораблями новой постройки, они создавались по одному типу, по модели третьего опытного линкора — два первых показали ходовые качества, не совсем приемлемые для русского флота.

Их приземистые серые корпуса поначалу резали глаз морякам — «худые», вытянутые, с тремя батарейными палубами, они не имели привычных приподнятых юта с баком, да и кормовые галереи были у них без всяких излишеств и фальшивого золочения. Линкоры не радовали взгляд, но сразу вызывали опаску — слишком хищный и грозный вид имели. И неспроста…

— Видишь «единорог» отлит? По нему наша пушка и называется. А насечка якоря рядом говорит о том, что он морской, на суше таких нет! — Седоусый канонир громко хлопнул узловатой ладонью по короткому, но толстому медному стволу.

Несколько молоденьких новобранцев из недавнего пополнения морейскими греками, в еще толком не обмятых новеньких мундирах морской пехоты, разинув рот, слушали бывалого моряка, понимая русские слова с пятого на десятое.

— Вы только, православные, под ноги не суйтесь, как пальба начнется, мешать нам не надо! А вот ежели на абордаж свалимся, тогда и ваша очередь настанет. Понятно?

Греки дружно закивали головами, а Спиридов, внимательно прислушивавшийся к разговору, снова усмехнулся. Это короткое орудие стали делать всего три года тому назад, спешно отливая в больших количествах. Вес ядра у них в 36 фунтов, как и у других пушек, больших или малых, что стояли на нижних и верхних батарейных палубах, или деках, как их называли.

— Единый калибр великую в себе пользу и мощь несет! — пробормотал адмирал запомнившиеся ему слова императора Петра Федоровича.

Пару лет тому назад он сам недоумевал, как и другие моряки: на вооружении всех новых линкоров только 36-фунтовые орудия вместо 30-фунтовых, кои ввел еще дед нынешнего императора, царь Петр Алексеевич.

На русском флоте уже привыкли к тому, что для лучшей остойчивости пушки располагали в деках по весу — внизу самые тяжелые в 30 фунтов, потом в 18–24, а на шкафуте вверху самые легкие, в 8-12 фунтов. Но теперь все орудия стреляют чуть ли не пудовыми ядрами, даже это короткое чудовище. Пусть оно бьет всего на полмили, что втрое меньше обычной пушки, зато весит вместе с лафетом, как «двенадцатифунтовка», и перезаряжают его в два раза быстрее. Потому бортовой залп стал просто сокрушительным, мощнее даже, чем у новых стопушечных английских кораблей.