Злое наследие - Ярослав Коваль

Может быть, если б Ианея так не рвалась в бой, лень Гадара победила б его же честолюбие, и он отказался б от своих прав в пользу того же Аранефа, старшего и очень энергичного брата. Но уступить собственной сестре было бы слишком обидно.

Поэтому на встречу с братом он отправился в полной растерянности, ещё не зная, о чём будет говорить. Конечно, стоило бы решить, какую идею отстаивать и что предлагать. Не ехать же за тем, чтоб молча сидеть и слушать, словно мальчишка какой-нибудь.

Лучезарный был взбудоражен, и в течение последних четырёх месяцев напряжение только нарастало. Внезапная кончина короля пугала даже не своей внезапностью как таковой, а смутностью будущего. Большинство обывателей мало интересовали вопросы преемственности власти, или то, кому она будет принадлежать сейчас, временно. У короля одиннадцать детей – четыре дочери и семь сыновей, трон не останется пустым, так стоит ли волноваться? Разве что любопытно, кто же из наследников получит всё, кто из них будет править Лучезарным и Опорным.

Зато в верхах уже начинали беспокоиться.

Первый раз знать и представители королевской семьи собрались уже через месяц после кончины государя. Завещания, которым все предшествующие правители определяли преемника, на этот раз не было, и выяснять, почему так получилось, уже поздно. Что ж, на подобный случай тоже предусмотрен особый порядок. Сперва служители, отправлявшие единственный в королевстве признанный и уважаемый культ Пламени, то есть миросотворяющей и мироподдерживающей магии, должны были провести предваряющий ритуал. Определить, готово ли королевское семейство осуществить выбор нового государя.

Выяснилось, что нет. Не готово. Только после ритуала, давшего неожиданный результат, вдова короля объявила о своей беременности. Вот что по- настоящему обеспокоило знать, потому что в сложном и без того уравнении обнаружилась ещё одна значимая величина, притом существующая лишь условно. Лорды Лучезарного, впервые за годы и, как предполагалось, совсем ненадолго допущенные к решению судьбы трона, хмурили брови и делали сурово-сумрачные лица. По закону их роль в выборе королевского наследника на самом деле стремилась к нулю, но кто откажется от возможности почувствовать себя тем, кто направляет ход событий?

Их легко было понять. Да, в соответствии с каноном всё определяло всемогущее Пламя, а к итоговому решению с помощью обрядов и церемоний общественность подводила верхушка магов-служителей и королевская семья. Но те и другие существовали не в вакууме. Окружённые родными, близкими и дальними, сторонниками и противниками, будущие претенденты на трон поневоле наделяли кого-то из них правом на себя влиять. А дальше участие расходилось, как волны от брошенного в воду камня, вовлекая всё больше и больше людей в этот процесс. И большинство вовлечённых мнили себя причастными по-настоящему.

Влиятельность того или иного заметного человека не исчерпывалась его положением в обществе и ролью. Регентом, по идее, мог быть любой, кто состоит хоть в дальнем родстве с последним королём (такова вся знать Лучезарного мира). Однако эта статья закона была составлена невнятно и поддавалась более чем расширительному толкованию. Период безвластия затягивался, миновало уже полных пять месяцев со смерти короля, а регент всё ещё не был избран, и очень многие начали это положение не без удовольствия примерять к себе.

Кто же не хочет хоть на время ощутить себя равным королю?

Даже самые близкие к трону аристократы терялись, когда пытались понять, у кого же больше прав на роль регента. У самого старшего принца? Он человек женатый, с тремя детьми и крепкой поддержкой жёниной семьи, он давно врос в титул и владения, управлял ими уверенно, умело – но, увы, родился от самой первой, прочно забытой связи прежнего короля и как-то не пользовался особым расположением отца. У следующего сына, Аранефа? У принца Бовиаса, которого всеми силами поддерживает его суровая и очень влиятельная мать-герцогиня? Или у богатого семейства торговцев, откуда происходила вдова короля?

Да отчего вообще последние оказались в числе претендентов?! Представители знати только недоуменно, презрительно переглядывались, но отец беременной Алкеды успел развить бурную деятельность. Он во все стороны сыпал золотом и обещаниями, и торговые, а заодно ремесленные цеха Лучезарного определённо начали задумываться – а почему бы и нет-то? Представители среднего сословия стали намекать, что их мнение тоже имеет вес, и о себе говорили тем решительнее и поспешнее, чем молчаливее высшая аристократия реагировала на их попытки.

Надежды торговцев и мастеровых тоже можно было понять – если б верхи, конечно, захотели примерить к себе чужую точку зрения. Впервые за всё время существования династии перед низами замаячила надежда прикоснуться к реальной власти и, может быть, как-то вывернуть законы в свою пользу, выгадать для себя послабления, преимущества. Они, конечно, рассчитывали, что регент из их числа именно их интересы и будет блюсти, не жалея живота своего, никого не боясь. Люди главным образом верят в то, во что хотят, а эта сказка выглядела уж больно завлекательно…

Что ж, глава удачливого семейства, оказавшегося так близко к трону, всячески способствовал умножению их веры. И, может быть, действительно предполагал как-то оправдать ожидания тех, на чью помощь сейчас рассчитывал. А сложится ли у него – не задумывался.

Именно о нём первом и пошёл разговор, когда принцы, приглашённые в особняк Аранефа – роскошный, пышный, всегда полупустой, – собрались за столом в гобеленовом зале. Изысканная точёная мебель была презентабельна, но не очень удобна, и потому большинство предпочло остаться на ногах.

Здесь многие покои посещали разве что служанки, которые мыли полы и вытирали пыль, да управляющий с описью в руках. Так что все сокровища накопленных произведений искусства хозяин дома едва ли рассматривал хоть раз в жизни. Он и не интересовался ими, лишь отдавал распоряжения, чтоб агенты пополняли коллекцию, а ещё допускал друзей полюбоваться собранием оружия или гобеленов. Так что уюта не хватало, зато красоты – хоть отбавляй. Красоты драгоценной, как само золото.

– Он уже видит корону на голове внука, – первым высказался Тейир, сын четвёртой жены короля. И, конечно, о самом главном – об отце королевской вдовы. – А свою дочь сватает на роль номинального регента. Допустить её к канцлерскому кольцу означает отдать королевство в руки недавно обогатившейся черни. За пару десятков лет, пока подрастает младший мальчик, они успеют растерзать и разворовать всё: и Лучезарный, и Опорный. Это любому понятно.

– Разумеется, – сухо ответил Аранеф.

Он был очень похож на отца – такой же рослый, белокожий, с волосами цвета червонного золота, с ярко-серыми глазами. Даже бородку похожую отпустил: коротенькую, аккуратную, полумесяцем. Что-то жестокое читалось в нижней части его лица, и на мир он смотрел с уверенностью, вполне подобающей первому из детей короля, происхождение которого было абсолютно безупречным.

Да, высшему действующему закону были безразличны подробности рождения и воспитания детей, которых король решил признать своими. Но оба мира, подвластных династии Пламени, всё-таки населяли люди. И эти люди, конечно, не могли воздержаться от суждений. Сам Аранеф тоже был человеком, пусть и с частичкой божественного огня в жилах. Этот огонь теперь мог вознести его к высшей среди смертных власти, к огромному магическому могуществу. И ему тоже хотелось верить в собственную исключительность, в большие права, данные по праву рождения.