Неудержимая. Моя жизнь - Мария Шарапова

– А ты вовсе и не бабушка! Ты выжималка!

Как только я выросла достаточно, чтобы быть хоть немного самостоятельной, Юрий стал брать меня на прогулки. Куда бы он ни шел, я шла за ним. Вот почему в тот день я оказалась на корте, где впервые в жизни взяла в руки ракетку. Это произошло в парке «Ривьера». Не знаю почему, но у меня есть способность часами бить мячом в стенку. И люди обращали внимание не на мое искусство. Они смотрели на мою сосредоточенность, на то, что я могу делать это снова и снова и не уставать. Я работала как метроном. Тик-так. Тик-так. Люди стояли вокруг и наблюдали. Это продолжалось изо дня в день. И в какой-то момент Юрий понял, что ему необходимо вмешаться. Именно поэтому в возрасте четырех лет меня отвели на «клинику»[2]. Там я и встретила своего первого тренера, Юрия Юдкина, легенду корта, проспиртованного маэстро. Он побывал там, в мире большого тенниса, и кое-что в этом понимал. Своим великолепием он поражал провинциальный город Сочи. Теннисные родители вытянулись в линию, чтобы услышать его высказывания, а еще лучше уговорить его оценить и взять под свое крыло их чад. Несколько местных игроков, в том числе Евгений Кафельников, уже вышли на хороший уровень. Мой папа записал меня к Юдкину. В первый день тот ставил тебя на линию и смотрел, как ты бьешь. Если он замирал, то твое сердце уходило в пятки, и ты начинала бить сильнее. В самом начале он поговорил с моим отцом и сказал ему, что я уникальное и необычное явление. Это связано с тем, как я взглядом обнаруживаю мяч и сопровождаю его. А вот стану ли я большим игроком, будет зависеть от моей упертости.

– Есть ли она у Маши или нет? Вот это нам и предстоит выяснить.

Мария – это не мое настоящее имя. При рождении мне дали имя Маша. Но в английском языке не существует хорошего эквивалента этого имени, а вскоре после того, как я приехала в Америку, меня стали называть Марша. Я возненавидела это имя из-за ассоциаций с «Семейкой Брэди»[3]. Мне пришлось положить этому конец и попросить называть меня Мария.

Под упертостью Юдкин имел в виду настойчивость, качество, которое заставляет тебя отбросить все в сторону, сконцентрироваться и бессчетное количество раз повторять одно и то же движение. Большинство детей, если их попросить сделать что-то, сделают это один или два раза, потом им это надоест, они отвлекутся и убегут. А Юдкин верил, что, чтобы чего-то достичь, неважно в чем, надо быть способным вытерпеть колоссальный объем скучнейшей работы. То есть надо быть упертым. Была ли я такой? Это должно было показать время.

Вскоре я уже брала частные уроки на второстепенных кортах. Юдкин гениально умел поставить удар, а это самое главное. Это основа основ. Если у вас неправильно поставлен удар, то в будущем вас ждут проблемы. Это все равно, что отправиться в далекое путешествие, сделав первый шаг в неверном направлении. В самом начале это все, что у вас есть: простой форхенд и простой бэкхенд[4]. И в конечном итоге это тоже все, что у вас есть. Юдкин протянул мне ракетку. «Что будешь делать?» Потом он протянул мне мяч. «А теперь?» И он уселся у корта, наблюдая за мной.

– Так. Так, – приговаривал он, – нет, нет, нет. Удар не должен быть таким плоским. Замах нужно делать петлей, под мяч.

– Когда ты так работаешь правой рукой, что делает в это время твоя левая? – спрашивал он.

Он давал мне простое задание и заставлял повторять его снова и снова. Снова и снова. И снова. Он ставил мне удар и одновременно развивал мою концентрацию.

– Упирайся, Маша.

Игрок, который продолжает тренироваться после того, как все остальные закончили, который доигрывает третий сет при порывах ветра и под проливным дождем, обязательно победит. И в этом был мой дар. Не в силе или скорости. В упорстве. Мне никогда не становилось скучно. Чтобы я ни делала, я готова была делать это до бесконечности. Мне это нравилось. Я концентрировалась на каждом упражнении и выполняла его до тех пор, пока не достигала совершенства. Не знаю, откуда это во мне. Может быть, мне хотелось услышать похвалу от Юдкина или от папы. Но мне кажется, что моя мотивация была гораздо проще. Уже тогда я знала, что эти упражнения, эта тягомотина помогут мне побеждать в будущем. Уже тогда я хотела одолеть их всех.

Мой отец сдружился с некоторыми другими сочинскими теннисными родителями, особенно с отцом Евгения Кафельникова, который по тем временам был настоящим теннисным асом. Евгений был одной из первых звезд российского тенниса. Он стал номером один в мировой классификации и выиграл открытые чемпионаты Австралии и Франции. Высокий, светловолосый, симпатичный – для многих из нас он был героем. Однажды я шутки ради сыграла с его отцом. После этого он подарил мне одну из ракеток Евгения. Она была мне слишком велика. Ей укоротили ручку, но все равно она выглядела странновато, хотя я играла ею в течение многих лет. Иногда мне казалось, что с ней я играю лучше, иногда – что хуже. Впечатление было такое, как будто держишь в руках бейсбольную биту. Она заставляла меня принимать удачные позы и делала меня сильнее, но ее вес иногда заставлял бить из неудобных положений и из-за этого у меня появились не очень хорошие привычки. Но другой ракетки у меня не было, так что это был мой единственный выбор.

Лето 1993 года стало поворотным. Я работала с Юдкиным уже несколько месяцев. Я стала его проектом, но он знал, что скоро в Сочи мне нечего будет делать. Когда я спросила папу, помнит ли он то время, он рассмеялся.

– Помню ли я, Маша? Так, как будто это было вчера. Юдкин усадил меня возле корта и сказал, тщательно подбирая слова:

– Юрий, нам надо поговорить насчет твоей дочери. Это очень важно. Если говорить об этой игре, – продолжил он, – то Маша в ней похожа на Моцарта. Она может стать лучшей в мире. Это если тебе интересно и ты хочешь ее с кем-то сравнить. Но в этом-то и заключается ваша проблема.

– Проблема? – переспросил папа Юдкина.

– Да, проблема. Потому что мы не в Вене девятнадцатого века. Это Сочи, и век за окном двадцатый – так что если бы сейчас здесь родился Моцарт, то о нем никто бы не услышал. Это понятно?

– Не совсем.

– Тогда я скажу проще, – пояснил Юдкин. – Если ты хочешь развить талант своей дочери, то вам надо выбираться из России. Никто не знает, куда катится эта страна. Никто не знает, чем завтра будет зарабатывать себе на жизнь. И вот в центре всего этого находишься ты, с Машей на руках. Так что решать тебе. Можешь ли ты развить ее талант? Это занятие, требующее полной отдачи. Тебе придется посвятить этому всю жизнь.

– Но, в конце концов, самым главным является ответ на вопрос, насколько уперта твоя дочь? – продолжал Юдкин. – Она сильна. Это я уже знаю. Но что произойдет в перспективе? Ведь ей придется играть постоянно, изо дня в день, из года в год. Не возненавидит ли она все это? Речь идет не о спринтерской дистанции, а о марафоне. Как она будет справляться со всем этим не в течение одного турнира, а в течение многих лет? Насколько ее хватит? На пять лет? На десять? Никто не может ответить на этот вопрос.