Дура среднего возраста - Ирина Мясникова

– Всё шутишь? Ох, смотри, дошутишься у меня, – мать погрозила Марине лопаткой и свободной рукой взяла квитанцию. – Твою ж ты мать! Вот, сволочи!

– А ты Путину письмо напиши, он разберется, – посоветовала Марина матери и зевнула, – может даже и лампочку ввинтит.

– Ага! И уши тебе, засранке надерет. Иди есть, всё готово уже.

– Щас, – Марина поплелась в ванную. Там она сняла с себя костюм и надела домашний халат. Костюм у Марины был под стать сапогам. Стильный до невозможности. Хоть сейчас её в этом костюме по телевизору показывай. И дорогой опять же, гад! Марина понесла костюм к себе в комнату, повесила на плечики, второпях брошенные с утра на кровать, и открыла шкаф. Там было практически пусто. За исключением, конечно, парочки таких же дорогих костюмов и одного не менее дорогого платья. Марина в соответствие с заветами дедушки Ленина считала, что «лучше меньше, да лучше». Это у матушки шкаф ломился от кучи дешевых шмоток с рынка.

Разумеется, Марина не всегда воротила нос от турецкой и китайской рыночной одежды. Когда-то такие вещи казались ей невероятно шикарными. Но это было в прежней жизни, до учебы в финансовом университете. Там Марина быстро поняла, что к чему. Ведь в своих тряпочках она выглядела самой настоящей Золушкой, прокравшейся на бал без помощи волшебной феи крестной. И это при том, что университет, в котором училась Марина, не был самым крутым университетом в городе Санкт-Петербурге. До Перестройки он назывался инженерно-экономическим институтом, в народе просто «инжеконом», и носил имя генерального секретаря коммунистической партии Италии Пальмиро Тольятти. Какое отношение итальянский коммунист имел к экономике, студентам «инжекона» было неизвестно. Но в советские времена и экономика-то была плановой, то есть, не совсем экономикой. Видимо поэтому, несмотря на то, что экономические и финансовые профессии вошли в моду, учеба в этом университете еще стоила разумных денег. В ведущий в городе Университет экономики и финансов Марину за эти деньги и на порог бы не пустили, так же как и в Высшую школу экономики при Петербургском государственном университете. Там учились разные «элитчики», родители которых уже заготовили для деток теплые места в госкомпаниях и за границей. Публика попроще довольствовалась «инжеконом». Туда и ездить из Купчино было ближе.

Деньги на учебу выделила бабушка из своих «гробовых» накоплений, иначе видела бы Марина это высшее образование, как свои уши. Нет, безусловно, в природе существовали какие-то уникальные персонажи, поступавшие на бюджет, но ходили слухи, что такое поступление тоже стоит денег и не малых. На последних курсах Марина уже подрабатывала в бухгалтерии, и весь свой заработок отдавала бабушке. Так что на похороны впоследствии «гробовых» хватило с лихвой.

В университете Марина подружилась с грузинской девушкой Этери, которая и научила её одеваться элегантно и дорого. По крайней мере дорого с виду. Этери открыла Марине мир скидочных акций, и Марина радовалась, как ребенок, когда удавалось прикупить вещь дорогого бренда, если уж не совсем по дешевке, то хотя бы по приемлемой цене, от которой глаза не выкатывались из орбит. После завершения учебы родители удачно выдали Этери замуж, и она теперь жила за границей, а Марина осталась у себя в Купчино, зато устроилась на работу своей мечты. Однако заработной платы ей пока еще не хватало, чтобы навещать Этери в красивой жизни на Лазурном берегу. Ведь мало купить билет до Ниццы и обратно. Необходимо еще много всякой всячины типа купальников, шляп, сарафанов, туфель и платьев для коктейля, чтобы выглядеть королевишной, а не всё той же сиротской Золушкой.

Пристроив костюм в шкаф, она потащилась на кухню, по дороге прихватив в прихожей журнал, который купила у метро. Когда она расположилась за столом и открыла журнал, матушка брякнула перед ней тарелку с котлетами и жареной картошкой. Пахло потрясающе вкусно.

– Всё либерастов почитываешь? – буркнула мать, глянув на журнал. – У, пятая колонна!

Марина тяжело вздохнула и решила не ввязываться в полемику. Матушка уселась напротив со своей тарелкой. Некоторое время ели молча. Потом матушка не выдержала.

– Всё, голубчики, доездились! – заявила она и сунула под нос Марины кукиш. – Вот вам Турция с Египтом.

Марина отложила журнал и внимательно посмотрела на мать.

– И вам тоже, – вежливо ответила она, отправляя в рот кусок котлеты. Показывать матери ответный кукиш, Марина не посчитала нужным. И так всё ясно. – Я думала, мы по весне с тобой вместе дней на десять в Египет прокатимся. Мне новогодний бонус обещали хороший.

– Чего я в твоем Египте не видела?! – фыркнула мать.

– Да ничего и не видела. Ни в Египте, ни в Турции, ни еще где.

– Думаешь самая умная, да? Образованная? Только вот что я тебе скажу, дочурка моя дорогая, не жили богато, не стоит и начинать! Думаешь, выберешься когда-нибудь из говна этого? – мать обвела рукой пятиметровую кухоньку. – Хрен тебе!

– Хрен так хрен, – покладисто согласилась Марина, доедая картошку. – Тебе настричь газетки?

– Какой газетки? – не поняла мать и сделала круглые глаза.

– Обычной. Как при Советах, вместо туалетной бумаги. Чего ж к хорошему-то привыкать? Страна прикажет, а ты уже и готова! Вот она газетка!

– Ах ты, поганка! Отлупить бы тебя, да сил уже нет никаких.

– А ты новости меньше смотри, здоровее будешь, – Марина встала из-за стола и понесла посуду в раковину. – Спасибо, мамулька, всё было очень вкусно! Как всегда, – Марина чмокнула мать в седую макушку и принялась за мытьё посуды.

Мытьё посуды было обязанностью Марины с самого детства. В глубине души она мечтала, что когда-нибудь сможет позволить себе посудомоечную машину, вот только поставить её в пятиметровой кухоньке негде. Эх! Снести бы все стены! Сделать для них с матерью по маленькой комнатке, а в остальном пространстве организовать приличную кухню с большим обеденным столом. Марина видела такое в квартире, которую для Этери снимали родители. Да где там! Даже если Марина накопит денег на такой ремонт, мать ни за что не согласится. В её представлении у приличных людей просто обязана быть некая зала. Откуда в лексиконе матери появилась вдруг эта «зала», Марина даже не могла предположить. Так только деревенские люди гостиную называют. Да, какая разница, собственно говоря, когда эта комната, которую мать гордо именует «залой» ничего общего ни с залом, ни с гостиной не имеет. Разумеется, там висит большая чешская хрустальная люстра, вернее даже не висит, а лежит на голове у входящих, стоит полированный обеденный стол, который раскладывается, и в таком состоянии за ним вполне могут разместиться восемь человек. Правда, в этом случае сесть уже будет некуда. То есть, восемь человек, стоя, с люстрой на головах. Фуршет так фуршет! Кроме того, в этой «зале» имеется сервант от чешского или польского гарнитура, Марина точно не помнит страну происхождения этого зеркального чуда под названием «Хельга». Сервантом матушка очень гордится и называет его исключительно по имени. Мол, возьми рюмки в Хельге. Хотя посуда, выставленная в этой самой Хельге, используется очень редко только по большим праздникам. Посуда тоже богатая. Рюмки и фужеры сверкают хрусталем, тарелки переливаются перламутровыми розами. Одну из стен материнской залы украшает красный ковер, рядом с которым располагается раскладной диван, на котором, собственно, матушка и спит. Раскладывать диван тоже некуда, поэтому мать спит на неразложенном, благо рост позволяет. Вот Марина бы точно на этом диване не уместилась. Венчает композицию залы трехстворчатый полированный шкаф от той же самой Хельги. И, разумеется, в красном углу находится постоянно бубнящий телевизор, которым мать чрезвычайно гордится. Телевизор купила Марина в подарок матери на день рожденья. Он имеет большущий плоский плазменный экран и бесплатно показывает кучу каналов. С тех самых пор матушка и стала телеманьяком, а чтобы безотрывно следить за событиями в телевизоре, уже сама прикупила на кухню маленький подвесной зомбоящичек. Этот малыш болтается под потолком и тоже непрерывно чего-то вещает.