Голубой Марс - Ким Стэнли Робинсон

– И? – спросила Энн.

Сакс указал рукой на тех, кто находился на складе:

– Они все Зеленые.

Остальные продолжали спорить. Сакс, по-птичьи наклонив голову, наблюдал за ней.

Энн встала и покинула собрание, выйдя на пустынные улицы Восточного Павлина. На перекрестках то тут, то там несли вахту отряды ополченцев, устремивших глаза на юг – в сторону Шеффилда и проводного терминала. Исполненные радости и надежды, серьезные молодые уроженцы Марса. В группе, занимавшей один из перекрестков, оживленно спорили, и, когда Энн проходила мимо, девушка с предельно серьезным видом воскликнула:

– Нельзя делать только то, что хочется!

Энн продолжала идти. В ней нарастало беспокойство, хотя она сама не знала, почему. Так люди и меняются – маленькими квантовыми скачками под влиянием внешних событий, – не имея ни цели, ни плана. Кто-то говорит о «простом человеческом взгляде», и это выражение внезапно сочетается с образом лица, разгоряченного и осуждающего, и еще с высказыванием: «Нельзя делать только то, что хочется!». И тогда она поняла (помог взгляд той девушки!), что вопрос о судьбе провода, которую они сейчас решали, стоит иначе: не только «должен ли он упасть?» – а «как мы принимаем решения?». Это был существенный постреволюционный вопрос, может, даже более важный, чем любой другой, о котором они спорили, включая даже саму судьбу провода. Вплоть до настоящего времени обитатели подполья действовали по принципу: кто не с нами, тот против нас. Как раз такое отношение и загнало их под землю прежде всего прочего, заключила Энн. А применив этот принцип вначале, отказаться от него уже тяжело. Как бы то ни было, они лишь доказали, что он работает. И они намеревались пользоваться им и дальше. Она это чувствовала.

Но политическая власть… говорят, она исходит из простого человеческого взгляда. Ты можешь сражаться вечно, но, если за тобой никого нет…

Энн все еще размышляла об этом, когда въезжала в Шеффилд, уже забыв весь фарс минувшего собрания на Восточном Павлине. Она хотела сама взглянуть на место действия.

Удивительно, как мало вроде бы изменилось в повседневной жизни Шеффилда. Люди по-прежнему ходили на работу, питались в столовых, болтали, сидя на траве в парках, собирались в общественных местах города, самого населенного из всех шатровых городов. В магазинах и столовых не протолкнуться. Большая часть предприятий Шеффилда принадлежала наднационалам, и сейчас люди читали на своих экранах длинные доводы насчет того, что нужно сделать, каким должны стать отношения работников к старым владельцам, где закупать сырье, где продавать товары, чьим уставам следовать, кому платить налоги. Судя по тому, что показывали на больших экранах, в вечерних выпусках новостей по телевизору и в сети, все было весьма запутанно.

Площадь теперь занимал продовольственный рынок, но все равно она выглядела так же, как всегда. В основном продукты выращивали и распространяли кооперативные общества, но присутствовали и агрокультурные сети: теплицы на Павлине все еще работали, и в заведенном порядке протекали рыночные отношения, в которых продукты продавались за доллары ВП ООН или отпускались в кредит. Лишь один-два раза Энн видела, как раскрасневшиеся продавцы в передниках кричали на посетителей, которые кричали в ответ, споря по каким-то вопросам правительственной политики. Когда Энн проходила мимо одного из таких споров – которые ничем не отличались от тех, что велись между руководителями в Восточном Павлине, – спорщики умолкли и уставились на нее. Ее узнали. Продавец овощей громко произнес:

– Если вы, Красные, не будете лезть, они просто уйдут, и все!

– Да ладно тебе! – возразил кто-то. – Это не от нее зависит.

«Это точно», – подумала Энн и продолжила путь.

Люди ждали поезда. Транспортная система по-прежнему работала, готовая к переходу в автономный режим. Сам шатер также функционировал, что не стоило воспринимать как само собой разумеющееся, хотя большинство именно так это и воспринимало; работники каждого из шатров делали свою работу, как у них было заведено. Они сами добывали сырье, в основном из воздуха, а солнечные коллекторы и ядерные реакторы давали им всю необходимую энергию. Таким образом, шатры были физически уязвимы, но при определенном развитии событий они могли стать политически автономными. Правда, для обладания ими ни у кого не имелось ни причин, ни прав.

Итак, все необходимое там имелось. Жизнь, не особо потревоженная революцией, шла своим чередом.

Или так казалось на первый взгляд. Но на перекрестках улиц дежурили вооруженные группы молодых местных уроженцев, по трое, четверо, пятеро. Жаждущие революции ополченцы толпились возле ракетных установок и тарелок дистанционного зондирования – и не важно, Зеленые они или Красные, хотя подавляющее большинство относило себя к Зеленым. Прохожие либо разглядывали их, либо останавливались, чтобы поговорить и выяснить, чем те занимаются. «Следим за Гнездом», – отвечали вооруженные местные. Хотя, как заметила Энн, они также выполняли роль полиции. Они стали частью общей деятельности – народ объединился, все поддерживали друг друга. Люди болтали и улыбались: это была их собственная полиция, их братья-марсиане, которые их защищали и стерегли Шеффилд ради них. Было видно, что народ желал видеть их здесь. Если бы это было не так, то каждый приближающийся с вопросом казался бы даже с виду опасен и бросал бы недовольные взгляды, что в конце концов заставило бы полицию уйти с улиц в более безопасное место. Но нет – сейчас все были заодно, а вместе можно свернуть и горы.

Следующие несколько дней Энн провела в раздумье. Но мыслей стало еще больше после того, как она села в поезд, идущий по краю вулкана, удаляясь от Шеффилда против часовой стрелки к северной части дуги. Там, в маленьком шатре в Ластфлоу жили Касэй, Дао и другие ка-кадзе. Судя по всему, они принудительно выселили нескольких жильцов, не принимавших участия в боях, и те, естественно, уехали шеффилдским поездом, в гневе требуя вернуть им дома и сообщая Питеру и другим лидерам Зеленых, что Красные установили прибуксированные ракетные установки на северном краю и теперь еще более явно направили ракеты на лифт и Шеффилд.

Так что Энн вышла с небольшой станции в Ластфлоу в дурном настроении, раздраженная заносчивостью ка-кадзе, в некотором смысле столь же бестолковых, что и Зеленые. Они хорошо проявили себя в кампании в Берроузе, захватив дайку таким образом, чтобы все увидели и получили предупреждение, а затем взяв на себя ее прорыв, после того как все остальные революционные группировки собрались на южных высотах, готовые спасать гражданское население, пока войска наднационалов были вынуждены отступать. Ка-кадзе увидели, что нужно сделать, и сделали это, не устраивая каких-либо дебатов. Не будь они такими решительными, остальные по-прежнему стояли бы вокруг Берроуза, а наднационалы наверняка сформировали бы земные экспедиционные войска, чтобы улучшить свое положение. Так что выходит, ка-кадзе провели безупречную операцию.

Но этот успех, похоже, вскружил им головы.

Ластфлоу получил название благодаря впадине, в которой расположен, – она представляла собой веерообразный поток лавы, протянувшийся более чем на сотню километров вниз по северо-восточному склону горы. Этот единственный изъян в идеально круглом конусе вершины с кальдерой, очевидно, появился в поздний период истории извержений. Стоя в этой впадине, остальной части вершины нельзя было увидеть – как из неглубокой долины, откуда не было приличного обзора ни в одном из направлений. Но если отойти к крутому спуску на самом краю, открывался вид на огромный цилиндр кальдеры, уходящий в глубь планеты, а где-то вдали, на расстоянии сорока километров, виднелся Шеффилд, словно крошечный Манхэттен.