Любимец моих дьяволов - Ева Мелоди

— Ну не настолько все ужасно. Хотя Герман Эдуардович любит этим грозить, — издает смешок Иван.

— Она всегда ведет себя как сука озабоченная?

— Ты знаешь, я бы Елизавету такой точно не назвал. Но толком так и не понял, что она за фрукт… Хоть и работаю тут третий год — дольше никто не держался, поэтому и старшим назначили. У меня с Елизаветой конфликтов ни разу не было. Может, из-за возраста моего, со мной она довольно вежлива. Вот сверстниками — да, крутить сразу начинает. И у нее — периоды. Как у шизофреника, знаешь. То в благотворительность ударится, чуть ли не суп бездомным разливает… То дома месяцами сидит, вяжет.

— Вяжет? — вырывается у меня. Вот уж не думал, что меня Лизка может удивить. Но это звучало воистину дико.

— Ага, представляешь? Вот тогда лафа. Сидишь себе в своей каморке да телек гоняешь. А бабло капает.

— А что вяжет-то? — У меня просто в голове не укладывается образ Леа Брейкер со спицами. Разве что в качестве холодного оружия. Тогда да, вполне может подойти.

— Если честно, мне абсолютно все равно, что там у нее за изделия. Вроде свитер папке вязала. И что-то еще… Я не вдавался. А потом снова с отцом о чем-то поспорила и ударилась в тусу. Каждый день ночной клуб. Мы упахивались вчетвером. Пришлось еще двоих нанять. Не выдерживали… Она могла всю ночь танцевать, жопой своей вертеть, а нам приходилось козлов пьяных и обдолбанных от нее оттаскивать. Я еле вытерпел. Напарник, дружбан мой, уволился. Потом еще один. И еще.

— А дальше? — спрашиваю, мрачнея.

Не думал, что все настолько плохо. Совершенно не улыбалось таскаться ночь за ночью по клубам и оттаскивать от Брейкер уродов. Столько телодвижений из-за одной дуры. Не проще ее дома запереть?

— Что дальше? — переспрашивает Иван. — Да ты не бери в голову, парень. Тут все время текучка. Зато платят отлично. И Белоснежка не так плоха, как может на первый взгляд показаться.

— Я про ее «периоды» спрашивал. И почему — Белоснежка?

— Потому что еще совсем недавно у нее период был, когда аж семь охранников числились в ее распоряжении. Представляешь? Семь! Посменно конечно. Вот и прозвали парни ее Белоснежкой. А мы — семь гномов.

— Да понял я уже.

Зашибенно. Была невзрачной Морковкой — в детстве. Так я прозвал ее, потому что когда злилась или плакала, у Лизки кончик носа краснел. А стала Белоснежкой. Ну ни в коем разе не идет ей это прозвище. Звучит дико.

— А, вот еще, — вспоминает Иван. — Еще период с принцем. Только вот недавно закончился. И слава Богу.

— С Принцем? Это еще что значит? Парня так своего называла?

Совсем как Скорос… Кольнуло сердце. Как запретить проклятому вспоминать Василину?

— Ага, парня. Только принца. Настоящего. Из Монако, прикинь. Их, походу, там как собак нерезаных. Поехала туда развеяться и зацепила одного. Сюда за ней примчался. Придурок полный. По-русски ни бельмеса. Но пафосный такой, с переводчиком ходил. Только наша мадам его жестко футболила. Он стал напиваться с горя… Водки хряпнет и начинает под окнами орать.

— А Герман Эдуардович терпел?

— Так ему нравился принц. Антонио его звали. Привечал паренька, хоть серенады пой. Правда, не пел Антоша, слава богу.

— Интересно, как они общались с Лизкой? Если тот ни бельмеса?

— Легко. Она же в РУДН учится. Пятый курс.

— Это что такое?

— Университет иностранных языков. Так что ей Антонио — как тренинг языковой, заметь, очень даже к месту. Да и неплохой он парень. На самом деле он испанец. Испанский принц, — хохотнув, подчеркивает Иван. — А Лизавета как раз по профилю английский, французский и испанский изучает. И неплохо надо сказать учится. Легко даются языки- кто бы мог подумать. Такая фифа, да при таком отце — вообще могла бы балду пинать. А ей нравится.

— И где сейчас этот Антонио?

— Рассорились они. Уж не знаю, что за черная кошка между ними пробежала. Но догадываюсь. Елизавета обожает все назло папочке делать. И принца притащила поэтому. Он же к ней не подпускает мужиков. Вечно всем грозит яйца отрезать. А принца одобрил, можно сказать… Рвался свадьбу готовить… Хочет дочурку аристократкой сделать. Ну а она, как обычно, назло. Отказала, и тот в Монако свалил не солоно хлебавши. Нравится ему там. В карты играть. А может на лыжах кататься, не знаю, чего там богачи делают. Перед твоим приходом у Лизы как раз опять вязание началось. В доме сразу тишь да гладь, кайф. Хочется надеяться на по крайней мере месяц спокойствия. Мне сказали, вас двое на работу? Брат у тебя?

— Нет, друг. Ему аппендицит только удалили. Так что постельный режим рекомендован.

— Ну, надеюсь, справимся. Пока Елизавета спокойна, полный штиль.

Иван показывает мне новое жилище — двухэтажный кирпичный дом, специально для охраны, располагается за садом из яблонь и слив, в ста метрах от особняка. Заходим внутрь — длинный коридор, комнаты, где-то по двадцать квадратов. В каждой — телевизор, кровать, небольшой стол, кресло. Санузлы общие — две штуки, по одному на этаж. Меня Иван селит на второй, а Пашку решаем оставить на первом — трудно ему со второго спускаться пока. Да и с собакой внизу удобнее. На первом этаже также есть общая гостиная, соединенная с кухней. Спортзал с грушей и тренажерами, бильярд. И даже сауна. Короче, рай. Если б не Лиза Брейкер. Но говорю себе, что должен справиться. Негоже из-за бабы хорошую работу терять. Пусть в прошлом у нас разное было. Даже в больничке по ее милости успел поваляться. Когда Артуру о нас с Мотыльком растрепала. Странно, но в этом я не винил особо Брейкер. Она такая, какая есть. Стерва до мозга костей. Я себя винил. Что не устоял в ту ночь. Не надо было Василину трогать. Ведь понимал уже тогда что она по уши в Принце своем погрязла. Но не хотел верить. Желание накатило… Свою вину перед ней, перед Артуром постоянно чувствовал.

Может это карма у меня такая, Лизка — она ведь как кривое зеркало для меня. И вот снова судьба сводит нежданно-негаданно. И по идее бежать от нее надо, как от чумы. Вот только не в моих правилах от бабы бегать. Если дурить начнет — поставлю на место. А может мне повезет, и девчонка перебесилась и поумнела. Будет сплошь вязанием да учебой занята. Ну или еще какого принца себе найдет. Полгода — и свалю отсюда.

Иван помогает мне перетащить Пашку из машины. Тот уже воет — на солнцепеке его разморило, жалуется на тошноту и уверяет что у него солнечный удар.

— Сейчас ноябрь, какой удар. Печку надо было выключить, дурень.

Толстый с интересом обнюхивает все подряд, носясь по территории.

— Хороший пес, — говорит Иван. — Но у хозяина и правда аллергия. Не разрешает он живность. А Белоснежка вечно домой подбитых собак да кошек тащит. Потом пристраивает.

— С Толстым решим вопрос в первую очередь, — обещаю Ивану.

Вот только я еще не в курсе, что в это местечке ничего нельзя обещать и загадывать.