Цена соли - Патриция Хайсмит

Уродливая голова миссис Робичек гротескно склонилась над белым воротничком платья, который она захватила подбородком.

– Вам нравится? Я вам одно дарю. Идите сюда. Идите сюда, примерьте.

Мысль о примерке платья вызвала у Терез отторжение. Если бы только миссис Робичек снова прилегла отдохнуть. Но Терез послушно встала, словно у неё не было своей собственной воли, и подошла.

Дрожащими и назойливыми руками миссис Робичек прижала к ней чёрное бархатное платье, и Терез вдруг представила, как она обслуживает покупателей в магазине, суматошно навязывая им джемперы, потому что никак иначе выполнить то же самое действие она не могла бы. Терез вспомнила – миссис Робичек говорила, что работает во «Франкенберге» четыре года.

– Вам больше нравится зелёное? Примерьте его.

И в миг, пока Терез колебалась, миссис Робичек бросила это платье и взяла другое, тёмно-красное.

– Я пять их продавала девушкам в магазине, но вам я одно дарю. Остатки, но они до сих пор в моде. Это нравится больше?

Терез больше нравилось красное. Ей нравился красный цвет, особенно гранатово-красный, и она любила красный бархат. Миссис Робичек подтолкнула её к углу, где Терез смогла раздеться и положить одежду на кресло. Но она не хотела этого платья, не хотела, чтобы ей его дарили. Ей это напоминало о том, как в Доме она получала обноски после старших детей, потому что её считали практически одной из сирот, составлявших половину школы и никогда не получавших посылок извне. Терез скинула джемпер и почувствовала себя совершенно голой. Она обхватила себя за руки выше локтей – кожа там была холодной и нечувствительной.

– Я шила, – упоённо говорила сама с собой миссис Робичек. – Как я шила, с утра до ночи! Под моим началом были четыре девушки. Но у меня стали плохие глаза. Один ослеп, вот этот. Надевайте платье.

Она рассказала Терез об операции на глазе. Он был не полностью слепым, только частично. Но было очень больно. Глаукома. Он и сейчас болел. Он и ещё спина. Ступни. Косточки.

Терез поняла – миссис Робичек рассказывает о всех своих неприятностях и невезенье, чтобы ей, Терез, стало ясно, почему она опустилась до работы в универмаге.

– Подходит? – уверенно спросила миссис Робичек.

Терез посмотрела в зеркало на двери шкафа. В нём отражалась длинная тонкая фигура с узковатой головой, будто сияющей пламенем по контуру – ярко-жёлтый огонь, сбегающий к ярко-красной планке на каждом плече. Платье ниспадало ровными складками почти до лодыжек. Это было платье королевы из сказок, цвета более насыщенного, чем цвет крови. Она сделала шаг назад, пальцами за спиной стянула свободно сидящее платье, так, что оно облегло рёбра и талию, и посмотрела в свои тёмные зеленовато-карие глаза в зеркале. Она знакомилась сама с собой. Вот это и была она, а не та девушка в блёклой клетчатой юбке и бежевом джемпере, не та девушка, что работала в отделе кукол «Франкенберга».

– Вам нравится? – спросила миссис Робичек.

Терез изучала неожиданно спокойный рот, ей отчётливо была видна его лепка, хотя помады на нём было не больше, чем от чьего-то поцелуя. Ей так хотелось поцеловать эту особу в зеркале и пробудить её к жизни! Тем не менее она стояла абсолютно неподвижно, как на живописном портрете.

– Если оно вам нравится, берите, – нетерпеливо и настоятельно произнесла миссис Робичек, наблюдая со стороны, затаившись у шкафа, как это делают продавщицы в универмагах, пока женщины примеряют пальто и платья перед зеркалом.

Но Терез знала, что этот эффект не удержится. Стоит ей пошевелиться, и всё пропадёт. Даже если она оставит платье себе, всё пропадёт. Потому что это было нечто минутное, сиюминутное. Она не хотела платье. Она попыталась представить его у себя дома, в стенном шкафу, среди другой одежды, и не смогла. Она начала расстёгивать пуговицы и воротник.

– Оно вам нравится, да? – спросила миссис Робичек так же уверенно.

– Да, – твёрдо признала Терез.

Она никак не могла отстегнуть крючок от петли сзади на вороте. Пришлось прибегнуть к помощи миссис Робичек, и Терез не могла дождаться, когда же та закончит. Ей казалось, что её душат. Что она здесь делает? Как её угораздило надеть на себя такое платье? Внезапно миссис Робичек и её квартира представились ей жутким сном, который – она только сейчас это поняла – ей снится. Миссис Робичек была горбуньей-смотрительницей подземной темницы. И она привела сюда Терез, чтобы подвергнуть её танталовым мукам.

– Что такое? Булавка колола?

Губы Терез разомкнулись, чтобы что-то сказать, но мысли её были слишком далеко. Мысли её находились в отдалённой точке, в отдалённом завихрении, которое образовалось прямо в тускло освещённой, вселяющей ужас комнате, где они двое, казалось, сошлись в отчаянной схватке. И там, в той точке завихрения, где находились её мысли, она знала, что ужасает её безнадёжность, и больше ничего. Это была безнадёжность хворого тела миссис Робичек и её работы в магазине, груды платьев в сундуке, её уродливости. Безнадёжность, из которой целиком состоял конечный этап жизни этой женщины. И её собственная, Терез, безнадёжность когда-либо стать таким человеком, каким она хотела быть, и делать то, что стал бы делать этот человек. Что же выходит, вся её жизнь – лишь сон, а реальность — вот это? Ужас от этой безнадёжности вызвал у неё желание сбросить с себя платье и бежать, пока не поздно, пока оковы не сомкнулись вокруг неё.

А может быть, уже поздно. Как в кошмарном сне, Терез стояла посреди комнаты в белой комбинации и дрожала, не в силах сдвинуться с места.

– Что такое? Холодно? Тут жарко.

Было и в самом деле жарко. Шипел радиатор. В комнате пахло чесноком и затхлостью старости, лекарствами и ещё тем особым металлическим запахом, который принадлежал самой миссис Робичек. Терез хотелось рухнуть в кресло, где лежали её юбка и джемпер. Возможно, думала она, если она ляжет на свою собственную одежду, то оно будет и ничего. Но ложиться не следовало в любом случае. Если она ляжет, она пропала. Оковы сомкнутся, и она сама превратится в горбунью.

Её била жуткая дрожь. Внезапно она утратила способность владеть собой. Это был озноб, а не просто испуг или усталость.

– Сядьте, – голос миссис Робичек прозвучал издалека и с потрясающими безразличием и скукой, словно она вполне себе привыкла к девушкам, впадающим в предобморочное состояние у неё комнате. И так же издалека её сухие, с шершавыми кончиками, пальцы сдавили руки Терез.

Терез сражалась с креслом, зная, что всё равно сдастся, и даже отдавая себе отчёт в том, что именно этим оно её и притягивает. Она упала в кресло и почувствовала, как миссис Робичек тянет за юбку, пытаясь вытащить её из-под Терез, но не могла заставить себя пошевелиться. Между тем она по-прежнему находилась в той же точке осознанности, по-прежнему способна была свободно мыслить, хоть перед ней и выросли тёмные подлокотники кресла.

– Вы слишком много стоите на ногах в магазине, – говорила миссис Робичек. – С этими Рождествами тяжело. Я видела их четыре. Вы должны научиться немножко беречь себя.