Женщина в жутких розочках - Надежда Нелидова

Мы трясущимися порочными руками оглаживали друг на друге растрёпанные волосы, оправляли одежду. Отныне нас объединила одна, но пламенная страсть. Животная в прямом смысле: от слова живот. С низа живота к солнечному сплетению жаркой волной поднимался всепожирающий огонь, которого так боялась Екатерина Семёновна. И от которого не уберегла меня.

Действуем следующим образом: Арсений немедленно вызывает такси. Я несусь в ближайшую гостиницу, снимаю первый предложенный номер и жду Арсения. И дожидаюсь…

Потом уже всё неважно. Я буду тайно, нелегально, подпольно жить в гостинице неделю, год или сколько понадобится. Буду ждать, не сводя преданного взгляда с двери. Потом мне всё же придётся уехать, и тогда Арсений приедет ко мне, и будет тайно ждать свидания в гостинице или на съёмной квартире.

А если всё откроется, я пойду за ним на край света, увязая сапожками в снегу, держась прозрачными от холода руками за край телеги. За морозное ржавое железо, в которое Екатерина Семёновна и Паша закуют Арсения.

Ирина утомлённо оторвалась от бумаг, откинула локон с бледного лба. Протянула мне для прощания узкую руку: кверху тыльной стороной, как для поцелуя. Очаровательно смутилась: «Ах, простите!» Этот жест передался ей через кровь десятков поколений.

Потом Ирина вскинула виноватые глаза на Арсения.

– Арсюша, прости, ради бога. Ты увлёкся и забыл: когда мы нанимали через фирму няню, в детской установили видеонаблюдение. Оно до сих пор не отключено, Арсюша. И монитор всё нечаянно подсмотрел, – она недоумённо и беспомощно пожала плечами. Ещё минута, и она начала бы просить прощения за бестактность монитора. – Что это было, Арсюша?…

– Леночка, ты потом сама мне скажешь спасибо. Лучшие пелёнки для малютки – это ветхое, многажды стиранное постельное бельё. Простыни, наволочки, пододеяльники. Они становятся тонкие и нежные, совершенно как батист: для детского тельца самое то… У меня полные шкафы белья, ещё советского: я раскроЮ его и подрублю вручную. Не вздумай покупать эти ядовитые китайские конверты для новорождённых.

Одновременно Екатерина Семёновна тревожно, трагически кричит Паше:

– Павлик, ты взял бумагу? Как какую?! Об отказе в трансплантации твоих органов в случае, тьфу, тьфу, какого-нибудь ЧП! Всякое может быть: автобус опрокинется или, не приведи бог, ещё что случится. Ты точно заверил отказ у нотариуса? Что ты категорически против, чтобы у тебя изымали органы для пересадки? Вчера в новостной ленте показывали…

– Мама, это у тебя уже переходит в паранойю…

Паша уезжает на три дня на областную конференцию эскулапов. Он становится передо мной на колени и нежно, благодарно целует меня в выпуклый живот. Обкладывает его ладонями: пупок, область солнечного сплетения.

Я мысленно сжимаю зубами невидимый предмет. Зубная эмаль скрипит и крошится на Пашину лысину. Ему слышится, что я произнесла сквозь зубы какое-то отрывистое слово.

– Ты что-то сказала?

– Ничего. Тебе показалось.

Паша, чистая душа, приникает губами к моему пузу, что-то шепчет своему Палычу. Мы уже знаем, что родится мальчик.

Мы вместе перелистали именник, и Паша по собственной инициативе выбрал нашему будущему сыну имя Арсений. Оно ему понравилось своей особенной, необыкновенной красотой и мужественностью. Екатерина Семёновна подвигала пятачком, будто что-то унюхала, но промолчала.

Паша стал твёрже, когда узнал, что скоро станет отцом. Екатерина Семёновна смягчилась, узнав, что скоро станет бабушкой. Вон даже паранойю и Арсения проглотила молча.

А я… Иногда я боюсь, что у меня, вопреки физиологии и здравому смыслу, родится золотоволосый голубоглазый ребёнок-гигант.

Знаете, когда приходит старость? Когда на входных дверях прикрепляешь листок-напоминалку, который в панике кричит:

«КОШЕЛЁК! ГАЗ! ТЕЛЕФОН! КЛЮЧ! УТЮГ! БЕЗМОЗГЛАЯ СКЛЕРОТИЧКА!» Последнее не пишется, но подразумевается.

Мама впервые прикрепила на дверь такую напоминалку в 80 лет. Рита – в 46. Налицо ранняя регрессия, если не сказать: явная дегенерация и деградация. Приехала, голубушка.

Когда приходит старость, перестаёт биться звонкое сердечко будильника на прикроватной тумбочке. Стрелка звонка навсегда остановилась на отметке в 6. 50. Стрелка тоже была трудоголиком, неподкупно и неусыпно поднимала Риту на работу, ни разу не подвела. За четверть века вросла в свой штришок, и если её сдвинуть, в этом месте обнаружится глубокая бороздка, въевшийся рубец, 25-летний шрам. Своего рода производственная травма.

Старость приходит, когда в присутственных местах, увидев пенсионное удостоверение, с тобой начинают разговаривать громко, внятно, чётко произнося слова, ласково заглядывают в глаза. То есть ещё вчера ты была нормальный человек, а сегодня – полоумная старуха и глухая тетеря.

Ещё старость приходит, когда твой телефон умирает, и с днём рождения и Новым Годом тебя поздравляют «Яндекс» и «Майл ру», ну ещё пара подружек.

В первую неделю пенсионерства Рита прыгала, как маленькая девочка, сбежавшая с уроков. Такое непривычное восхитительное чувство парящей лёгкости и свободы: когда хочу, тогда встаю, что хочу, то делаю, куда хочу, туда иду. Впрочем, скоро выяснилось, что идти особо некуда и делать особо тоже нечего. Не на курсы же йоги, танцев живота, и не в школу оригами и икебаны, куда звала пара подружек, и где маялись дурью и бесились с жиру такие же крепкие моложавые пенсионерки.

Сейчас Рита обратилась бы к дамам в возрасте: не торопите пенсию, дурашки! Всю жизнь у человека есть Цель. Родился – прямая тебе дорога в ясли. Из яслей в садик. Из садика в школу. Из школы в вуз. Из вуза на работу. С работы на пенсию. С пенсии – …?

То-то и оно. Всегда туда успеем. Чего вам Рита и советует: не то-ро-пи-тесь. Все там будем.

Будь жива мама – была бы маленькая семья. Но мама ушла в одночасье, сильно подведя Риту. Дом продолжал быть туго набит присутствием мамы: её запахом, её вещами, эхом её басовитого голоса.

Откроешь книгу – а оттуда выпадет, вместо закладки, открытка, присланная маме с другого конца страны каким-нибудь учеником-раздолбаем, а нынче большим человеком.

Или на титульном листе – в весёлых, совсем не учительских завитушках, надпись: «Милому Ритёнышу в День её Ангела». Целый шкаф книг, подписанных «Ритатусиками» и «Ритусёнышами», искапанных Ритиными слезами. Мама была очень тонким человеком, но с сюсюкающими прозвищами вкус её явно подводил.

Однажды Рита вытерла слёзы, решительно связала книги в пачки и вызвала такси. На пару с таксистом забили целый багажник и поехали туда, где книги нужнее всего: в местное СИЗО.

Там стукнули в первое попавшееся оконце в кирпичной стене: «Книги нужны?» – «Нужны». Вышли два дюжих хлопца в тюремных робах. Без лишних слов, под присмотром библиотекаря нагрузились связками, как верблюды, скрылись в скрежещущих до мороза по коже, железных лабиринтах. По тому, как парни жадно, только что не облизываясь, поглядывали на книги, Рита поняла: не ошиблась адресом.