Где-то во Франции - Дженнифер Робсон

ей только споткнуться и едва не упасть.

Несколько минут у нее ушло на то, чтобы вытащить из-под каблука зацепившийся шлейф своего платья, потом еще несколько драгоценных секунд она потратила на то, чтобы успешно изобразить крайнее изнеможение и использовать его как предлог для исчезновения. Она старалась не бежать, входя в голубую гостиную, но, войдя, обнаружила, что ни ее матери, ни Робби нигде не видно.

Уговаривая себя не паниковать, она переходила из одной приемной в другую, оглядывала толпу в тщетной надежде заметить его золотистые волосы, увидеть его в зеленой гостиной, или, может быть, в зале, или в дальнем углу зала для торжеств, или на балконе. Но он исчез.

Разочарование, пронзительное и горькое, подступало к ее горлу. Может быть, она сказала что-то не то, сделала что-то? Почему, черт возьми, он ушел, даже не попрощавшись? Теперь она, торопя вечер, чтобы прием поскорее кончился, вернулась в танцевальный зал, откуда намеревалась вернуться к себе наверх. Не успела она сделать и нескольких шагов, как услышала, что ее зовут. Ее сердце забилось чаще, она повернулась и увидела Эдварда.

– Вот ты где, Лилли. Шампанского?

– Благодарю. – Она взяла бокал из его руки и выпила его содержимое в несколько глотков.

– Эй, не спеши. Я не хочу закончить вечер, унеся тебя наверх. Что-то случилось?

– Я в порядке, – заверила она брата. – Просто жажда замучила. Я вот подумала… ты видел Робби?

– Ах, да. Я же должен тебе передать.

– Что передать?

– Он очень сожалел, но он должен был уйти.

– Он не сказал почему?

– Нет, просто сказал, что должен, пожелал мне и Елене всего наилучшего, надеялся на скорую встречу и все такое прочее. А ты почему спрашиваешь?

Лилли принялась разглядывать бокал в руке, страстно желая, чтобы он вновь наполнился.

– Да так. Просто… он тебе не показался расстроенным?

– Ничуть. Мне показалось, что он в полном порядке. – Эдвард внимательно посмотрел на нее, она, казалось, разбудила в нем интерес.

– Что-то случилось?

– Не могу успокоиться – волнуюсь…

– О чем?

– Мама увидела, что мы сидим рядом, и, конечно, вмешалась. Она привела этого ужасного Бертрама Фитцаллена-Карра…

– Родственника Луиса? У которого нет подбородка?

– Да, его. Она отправила меня танцевать с ним. И я почти не сомневаюсь: после того как я ушла с Бертрамом, она поговорила с Робби.

– Ну, вряд ли они, стоя рядом друг с другом, могли не обменяться несколькими словами.

– Да. Я знаю. Но у него на лице было такое странное выражение. Словно она его ударила.

– И теперь ты страдаешь, думая, что мама могла сказать ему что-то неприятное?

– Да, и это уничтожает все, потому что между нами не было ничего, кроме дружеского разговора.

– Я бы на твоем месте не беспокоился. Скорее всего, он выглядел расстроенным по совершенно другой причине. Может быть, он вспомнил о чем-то, что забыл сделать. Или о пациенте, которому нужна помощь. – Он успокаивающе сжал ее руку. – Вскоре ты его снова увидишь. Прежде всего, скоро свадьба, а потом, я уверен, мы сможем организовать встречу-другую.

– Но если начнется война, вы все уедете в Европу…

– Это вопрос нескольких месяцев – дольше война не продлится. Мы все вернемся домой в лучах славы не позже Рождества.

– Наверно, ты прав.

– Конечно, я прав. Так что перестань беспокоиться – иди лучше потанцуй с кем-нибудь.

– Не знаю, Эдвард. Я чувствую себя такой усталой. Ты не возражаешь, если я уйду?

– Ничуть. Я тебя прикрою, если мама начнет искать.

– Ты такой душка.

– Я стараюсь, Лилли. Очень стараюсь.

Он отыскал Эдварда и извинился, потом взял пальто и шляпу и вышел на улицу. Пройдя полмили до станции метро «Виктория», купил билет за два пенса и сел в первый поезд линии Дистрикт направлением на восток. Он бы предпочел взять такси до дома, но из собственного опыта знал, что найти водителя, который согласился бы поехать в Ист-Энд, практически невозможно.

За окном одна за другой пролетали станции, все сливалось в одно: яркие электрические огни, кричащие рекламные плакаты и безразличные лица незнакомых людей.

Сент-Джеймс‐парк. Вестминстер. Чаринг-Кросс.

Леди Камберленд была с ним весьма вежлива, но он видел искорку торжества в ее глазах. Вскоре, когда закончатся празднования в связи с женитьбой ее сына, будет объявлено о помолвке ее дочери. Молодой человек Квентин… – фамилию он не запомнил – был сыном очень близких друзей. Они уже практически представляли собой одну семью. Очень подходящая пара для Элизабет.

Темпл. Блэкфрайерс.

Он должен был предвидеть это. Лилли была прекрасна, обаятельна и общительна, именно такую жену и хотел бы иметь любой мужчина в здравом уме. Вероятно, она просто забыла сказать ему, что у нее есть жених. Вероятно, он просто выдумал то мерцание неудовлетворенности, которое якобы скрывалось за ее улыбкой.

Мэншн-Хаус. Кэннон-стрит.

Он пробормотал поздравления, зная, что больше ни минуты не может оставаться в этом доме.

Моньюмент. Марк-Лейн.

Поезд метро уже почти доехал до его дома.

Олдгейт-Ист. Сент-Мэри.

Он будет лечить своих пациентов. Писать истории болезни. Пытаться забыть. Выкорчевать из головы воспоминания о красоте Лилли, о звуке ее голоса, о тепле ее прекрасных глаз.

Уайтчэпел.

Наконец-то. Он вернулся в тот мир, к которому принадлежал.

– 3 –

5 октября 1914 года

Моя дорогая Лилли,

да, это письмо я пишу все еще из восхитительных окрестностей Барроу-ин-Фернесс [3]. Что может быть очаровательнее промозглого, холодного и весьма пахучего военного городка, наполненного людьми, которые доведены до исступления бессмысленной муштрой, муштрой и еще раз муштрой? Все мы пребываем в нетерпении, жаждем как можно скорее покончить с этим. Мы знаем, что долго это не продлится – не может продлиться с учетом обстановки во Франции и Бельгии. Но мы все еще продолжаем ждать приказа собрать вещи и подняться на борт корабля, который отправится во Францию, а это совершенно бесконечное ожидание.

Меня повысили в звании до капитана, но я понятия не имею, почему это произошло. Вероятно, они решили, что лейтенантов слишком много, а потому нужно проредить их ряды. Я надеюсь только на то, что они не собираются усадить меня за стол в каком-нибудь штабе вдали от передовой. Я, конечно, допускаю, что тут не обошлось без вмешательства мамы, но я буду бороться с таким назначением до последнего дыхания. Я должен находиться рядом с моими подчиненными, и она должна это знать.

Спасибо тебе, моя дорогая, за посылку с книгами, журналами и печеньем с тмином от кухарки. Я пишу тебе это письмо, а у меня