На острие ножа - Стивен Дж. Кеннел

— Если тебя посадят, ты так и так лишишься пенсии. Шейн, не вздумай спорить — все равно проиграешь. У них серьезные улики, в том числе видеозапись, как вы с Тиффани Робертс обнимаетесь в машине!

— Но…

— Соглашайся, мать твою! Тебе, сволочь, еще повезло, что управление не хочет еще один скандал! — От злости Боб говорил все громче.

Мы с ним дружили много лет, но я сразу понял: теперь он не испытывает по отношению ко мне ничего, кроме презрения.

— В каком еще более мелком правонарушении меня собираются обвинить?

— Тебе вменят в вину препятствование отправлению правосудия. За такое не сажают, конечно, но ты обязан немедленно подать в отставку и, естественно, лишаешься всех выплат и льгот.

— Можно мне подумать хотя бы день?

— Нет. Шеф обещал, что делу будет дан ход, как только закончится совещание. Завтра утром тебе предъявят все обвинения по полной программе.

— Мне кажется или ты правда на их стороне?

— Шейн, соглашайся! — Досада на меня слышалась в каждом его слове.

— Ладно, ладно, — примирительно сказал я. — Остынь!

— Хорошо. Ну так что?

— Я согласен. Так и быть, подпишу признание.

Это было далеко не самым худшим. Самое худшее произошло потом, после совещания, когда все покинули кабинет начальника полиции. Нам с Алексой пришлось ждать лифта вместе с остальными. Я покосился на нее и понял: она выскажет мне все, что думает про меня, сию же секунду, несмотря на то что нас окружает целая толпа заинтересованных сослуживцев.

— Сукин сын! Сегодня же убирайся из дома!

Я ждал чего-то в таком роде, но от ее голоса — низкого, исполненного ненависти — у меня по спине невольно пробежал холодок.

— До сегодняшнего дня никто и словом не обмолвился о том, что у тебя интрижка на стороне! Теперь-то мне, разумеется, все ясно…

— Алекса, не надо здесь об этом, — негромко попросил я.

— Езжай домой, собери свои вещи и выметайся! Я переночую в отеле. Завтра к утру, когда я вернусь, тебя там уже быть не должно. Не желаю тебя видеть!

— Алекса, прошу тебя, давай все обсудим!

— Нечего нам с тобой обсуждать! Ты продал честь и достоинство за пригоршню долларов и дешевую крашеную стерву!

— Все не так…

— Шейн, замолчи. И запомни: чтобы к утру тебя в доме не было. Я подаю на развод.

Алекса вошла в кабину лифта и нажала кнопку. Ни один из очевидцев семейной сцены не последовал за ней. Трудно находиться рядом с человеком, который буквально кипит от бешенства.

После того как моя жена уехала, ко мне повернулся лейтенант Мэтьюз:

— Табельное оружие и жетон по-прежнему у тебя… — Он не спрашивал, а утверждал.

— Да.

— Начальник твоего отдела ждет нас на пятом этаже. Он приехал специально по просьбе шефа, чтобы подписать твое прошение об отставке и принять экипировку. Пошли по лестнице!

Толпу на шестом этаже я покинул без всякого сожаления. Меня не тянуло общаться ни с тощей блондинкой из ФБР, ни с заместителем прокурора города, ни с начальником юридического отдела, ни с представителем нашего профсоюза, который ничем мне не помог. Мы с лейтенантом Мэтьюзом спустились на один этаж и оказались в отделе особо тяжких преступлений.

Войдя в комнату для инструктажа, я посмотрел на привычную обстановку как будто другими глазами. Раньше все здесь казалось мне привычным и знакомым: и старая разномастная мебель, перенесенная из других подразделений, и приколотые к пробковым щитам объявления о розыске преступников, и металлические рабочие столы, и неудобные стулья… Мне вдруг стало холодно и одиноко, как на столе в операционной. Народу в комнате почти не было, чем наш отдел отличался от остальных. Только один или два человека работали допоздна. Надо сказать, что служба в отделе особо тяжких преступлений полицейского управления Лос-Анджелеса имеет и свои приятные стороны. В основном сотрудники отдела работают в одну смену — разумеется, за исключением тех случаев, когда операция по делу входит в решающую фазу.

В кабинете Джеба Каллоуэя горел свет. Я еще издали увидел через стеклянную перегородку фигуру начальника — мускулистого качка под метр восемьдесят с черной, бритой, круглой головой. Джеб родился на Гаити, в Порт-о-Пренсе. Подчиненные уважали и любили его. Начальнику дали кличку Гаитянская Сенсация. Я прослужил под его началом целых два года, и Джеб всегда относился ко мне справедливо. Вплоть до самого последнего времени… Но сегодня я ни на кого не рассчитывал.

Мы с лейтенантом Мэтьюзом вошли в кабинет. Джеб тут же вскочил и протянул мне лист бумаги:

— Вот квитанция передачи собственности на все казенное имущество. Я уже забрал из твоего стола отчеты о делах. Завтра в девять тебе придется встретиться с Салли Куинн. Ты передашь ей все материалы дела. — Джеб говорил сухо и деловито. Никаких «Мне жаль», никаких «Шейн, черт побери, что случилось?». Просто «Вот квитанция передачи собственности… Распишись и проваливай!».

Я перечитал эту квитанцию.

— На работе у меня не все. Кое-что осталось дома и в машине, — сообщил я.

— Сегодня подпиши, а завтра принесешь все остальное и передашь Салли. Меня утром не будет, я иду к шефу на еженедельное совещание.

— Ясно.

— Давай пистолет и жетон, — распорядился Джеб.

Я положил все на стол. Надо же — прослужить в полиции больше двадцати лет и за один миг всего лишиться! Джеб расписался на квитанции и отдал ее мне.

— Что еще? — спросил я.

Неожиданно Джеб ответил так, что мне стало ясно: моему начальнику не все равно.

— Шейн, ты в полном дерьме. Поверить не могу, что ты свалял такого дурака!

— Вот именно! — Я развернулся и вышел.

Лейтенант Мэтьюз не поджидал меня за дверью и не предложил подвезти домой. Видимо, его печень настоятельно требовала выпивки. Домой меня доставил один из его подчиненных — тот, чьего имени я так и не смог вспомнить. Я сидел рядом с ним в том же самом темно-коричневом «форде-краун-виктория». Почти до самой автострады мы ехали молча. Вдруг он покосился на меня и увидел, что я не пристегнут. Тогда он дал мне совет, который мог бы стать моим девизом на всю оставшуюся жизнь.

— Всегда пристегивай ремень безопасности во время езды, — сказал он.

Когда я добрался до дому, ливень уже кончился. Его сменил мелкий моросящий дождь с запахом океана.

Я сидел на заднем крыльце и держал на коленях Франко, усыновленного нами рыжего кота. Франко любил рыскать по ночам и всегда улавливал колебания, идущие от потенциальной жертвы. Сейчас он чувствовал мои колебания и составлял мне компанию, несмотря на то что, как и я, промок насквозь.