Участь Эшеров - Роберт МакКаммон

– «Бедлам» не лучшее из того, на что вы способны, Рикс. – Джоан Рузерфорд спокойно посмотрела на него голубыми глазами, и он почувствовал, что его прошиб пот. – У вас персонажи словно сделаны из дерева. Какой-то маленький слепой мальчик, способный видеть прошлое или что-то в этом роде, сумасшедший доктор, который режет на куски людей в подвале своего дома. Я до сих пор не могу понять, что у вас там происходит. Вы написали роман в шестьсот страниц, который читается как телефонный справочник.

Съеденная им пища опилками лежала на дне его желудка. Шестнадцать месяцев. Четыре мучительных переделки. Его последняя книга, средненький бестселлер, «Огненные пальцы», был издан «Стрэтфорд Хаусом» три года назад. Полученные за него деньги уже кончились. Дела с киношниками тоже заглохли. Железная рука нужды взяла его за горло, и ему начали сниться кошмары, в которых голос отца с удовлетворением говорил, что он рожден не для побед.

– Хорошо, – сказал Рикс, уставившись в свой бурбон. – Что мне теперь прикажете делать?

– Отложите «Бедлам» и начинайте новую книгу.

– Легко сказать.

– Да перестаньте! – Джоан ткнула сигаретой в маленькую керамическую пепельницу. – Вы уже не маленький, вы сможете! Когда профессионал сталкивается с проблемами, он отступает и начинает с начала.

Рикс кивнул и мрачно улыбнулся. На душе у него было мрачно, как на кладбище. За три года, прошедших после выхода его бестселлера, он пытался написать несколько разных книг, даже ездил в Уэльс исследовать одну свою идею, которая, однако, не прошла, но все замыслы рассыпались словно карточные домики. Обнаружив, что он сидит в баре в Атланте и размышляет над продолжением «Огненных пальцев», Рикс понял, что дела совсем никуда. Идея «Бедлама» пришла к нему ночью в кошмаре, в котором смешались темные коридоры, искаженные лица и трупы, висящие на крюках. Написав половину романа, он обнаружил, что и эта идея расползлась, как ветхая ткань. Но отказаться от нее после таких трудов! Выбросить из головы все сцены как мишуру, выкинуть из глубины воображения все персонажи и позволить им умереть! Джоан Рузерфорд сказала «начни другую книгу», как будто это так же просто, как сменить одежду. Он боялся, что никогда уже не сможет закончить другую книгу. Он чувствовал, что выжат как лимон этими бесплодными попытками, и уже не доверял своему чутью на подходящие сюжеты. Его здоровье ухудшалось, пришли страхи, доселе неведомые – как боязнь успеха, боязнь провала, боязнь риска. В охватившем его смятении он слышал и издевательскую нотку смеха своего отца.

– Почему бы вам не попробовать писать рассказы? – спросила Джоан и попросила счет. – Я могла бы разместить что-нибудь в «Плейбое» или «Пентхаузе». И, как вы знаете, я много раз говорила, что использование вашего настоящего имени тоже может принести выгоду.

– Я думал, вы согласны с тем, что Джонатан Стрэйндж – удачный псевдоним.

– Да, но почему бы не поэксплуатировать ваше настоящее имя, Рикс? Ничего страшного, если станет известно, что вы потомок тех самых Эшеров, о которых писал По. Я думаю, это будет плюс, особенно для того, кто работает в жанре ужасов.

– Вы знаете, я не люблю рассказы. Они меня не интересуют.

– А ваша карьера вас интересует? – резко спросила Джоан. – Если вы хотите быть писателем, вы должны писать. – Она достала кредитную карточку «Америкэн экспресс» и после внимательного ознакомления со счетом отдала ее официанту. Затем прищурилась и посмотрела на Рикса Эшера так, будто давно его не видела. – Вы мало съели за завтраком. Похоже, вы похудели со времени нашей последней встречи. Вы себя хорошо чувствуете?

– Да, все в порядке, – соврал он.

Оплатив счет, Джоан сказала, что вышлет рукопись в Атланту, и покинула ресторан. Он остался сидеть, вертя в руках стакан с вином. Полоска света, появившаяся, когда Джоан открывала дверь, неприятно резанула глаза, хотя стоял пасмурный октябрьский день.

Еще один глоток. Допью, и пора уходить.

Неподалеку от площади Вашингтона шофер сказал:

– Вот черт, гляди-ка!

Посреди Пятой авеню какой-то маньяк играл на скрипке.

Водитель нажал на гудок, и у Рикса возникло чувство, будто по его позвоночнику провели скребком.

Сумасшедший скрипач, пожилой, с покатыми плечами, продолжал терзать инструмент, застопорив движение на перекрестке.

– Эй, чудила! – закричал водитель из окна. – Уйди с дороги, милок! – Он хлопнул рукой по гудку и нажал на газ. Машина рванулась вперед, едва не задев скрипача, который продолжал играть с закрытыми глазами.

Другая машина внезапно выскочила на перекресток и, намереваясь объехать сумасшедшего, врезалась в бок почтового фургона. Еще одна машина, с орущим итальянцем за рулем, пытаясь избежать столкновения со скрипачом, задела левое переднее крыло их автомобиля.

Оба водителя выскочили из своих машин и принялись кричать друг на друга, а также на скрипача. Рикс сидел, окаменев, его нервы вибрировали. Голова трещала невыносимо; голоса шоферов, гудки машин и нытье скрипки рождали настоящую симфонию боли. Он крепко сжал кулаки, так, что ногти вонзились в ладони и повторял: «Все будет в порядке. Нужно только сохранять спокойствие. Сохранять спокойствие. Сохранять…»

Звук легкого удара, а затем шипение жира на сковородке, снова удар и снова шипение. Звуки участились. Лишь через некоторое время Рикс понял, что это такое.

Дождь.

Дождь стучал по крыше и скатывался по стеклу.

Рикс был уже весь в холодном липком поту.

– Чокнутый старикашка! – орал итальянец на продолжавшего играть скрипача. Дождь лил как из ведра, барабаня по крышам машин, застрявших на перекрестке. – Эй, ты! Тебе говорю!

– Кто платит за мою машину, милок?! – спросил водитель Рикса у другого шофера. – Ты стукнул мою машину, тебе и платить! – провозгласил он.

Стук дождя по крыше автомобиля напоминал Риксу канонаду. Каждый гудок острой иголкой пронзал уши. Сердце немилосердно частило, и он понял, что если останется здесь, в эпицентре шума, то сойдет с ума. За барабанным боем дождя он расслышал еще один звук – гулкий низкий стук, который становился все громче и громче. Рикс зажал уши, на глазах от боли выступили слезы, но этот стук отдавался у него в голове, словно кто-то бил его молотком по макушке. Хор автомобильных гудков казался палочными ударами. Сирена приближающейся полицейской машины острой бритвой резанула по его натянутым нервам. Рикс осознал, что глухой стук был стуком его сердца, и паника едва не затопила его сознание.

Со стоном ужаса и боли Рикс вырвался из машины под дождь и бросился к тротуару.

– Эй, – закричал водитель голосом, вонзившимся в шею Рикса, как стальной коготь. – А как насчет платы за проезд, милок!

Рикс бежал, голова раскалывалась, сердце бухало в такт шагам. Капли дождя били по навесу над тротуаром словно артиллерийские снаряды. Он поскользнулся и, падая, опрокинул мусорный ящик, высыпая его содержимое. Перед глазами Рикса закружилась черная пыль, и тусклый серый свет внезапно сделался таким ярким, что он был вынужден прищуриться. Серые дома ослепительно сияли, серый тротуар блестел как зеркало. Он попытался встать и поскользнулся на мусоре, ослепленный сводящим с ума многоцветьем автомобилей, вывесок, одежды людей. Оранжевый рисунок на боку городского автобуса изумил его, как нечто из иного мира. Пестрый зонтик прохожего, казалось, излучал лазерные лучи боли. Электрическая надпись на углу выжигала глаза. А когда благонамеренный пешеход попытался помочь ему встать, Рикс с криком вырывался – прикосновение руки жгло его тело сквозь твидовый костюм.