Кляча в белых тапочках - Елена Логунова

– Потому што штарушка ошень уштала, ей шпать пора, – неприлично жадно набивая рот, ответил Вадик. – Родштвенники ожабочены шоштоянием ее ждоровья, и вшем бешшеремонным журналиштам шкажано оштавить бабушку в покое.

– Еще немного– и эта старушка обретет вечный покой, – неодобрительно проворчала я, понимая, что до сих пор операторы всех телекомпаний снимали примерно одно и то же. Попробуй с таким материалом сделать что-нибудь необычное!

– Эксклюзивчику хочешь? – вкрадчиво спросил меня Генка.

– Спасибо, я уже наелась, – погруженная в свои мысли, машинально отозвалась я. Подумала, что мне предлагают попробовать очередное блюдо. – Стоп! Что ты сказал?!

Генка некультурно вытер замасленные пирожками руки о скатерть и полез в свою сумку.

– Вот! – На стол передо мной легла цветная фотография.

– Это кто такие?

– Дай посмотреть!

Я выхватила из рук Вадика глянцевую фотографию размером десять на пятнадцать. Что тут у нас? Хм, высокохудожественный снимок: группа лиц, числом шесть штук, трое взрослых и три малыша. Граждане сгруппировались в оконном проеме, и фотограф выстроил кадр таким образом, что резные деревянные наличники веселенького зеленого цвета естественно обрамили картинку. Для этого три женщины в комнате встали в ряд, тесно прижавшись друг к другу плечами, а трое пацанов сели на подоконник, свесив исцарапанные загорелые ноги вниз.

– Это кто такие? – спросила я, с интересом изучая фото.

Где-же я совсем недавно видела такую затейливую резьбу по дереву? Ой, да это ж окошко спиногрызовской хатки! Вот они, резные наличники, прямо перед моими глазами, не на снимке, а в натуральном виде – покосившиеся, покривившиеся, с облупившейся краской, но вполне узнаваемые.

– Это семейство юбилярши в усеченном составе, с дочками и внучками, – объяснил Генка. – Вот, гляди! В платочке и розовой кофте с рюшечками – сама Капитолина Митрофановна. Ей тут лет семьдесят с гаком, уже неоднократно вдова, поэтому без мужика рядом. Справа от нее, в красных бусах, ее родная дочка, не знаю только, старшая или младшая, их у Капитолины вообще-то две. Слева вторая дочка, а перед ними внуки сидят.

– Три славных пацана, – кивнула я.

– Ошибочка вышла, – поправил меня Генка. – Два пацана и одна девчонка.

– Да какая разница, – отмахнулась я.

– Огромная! – Генка всплеснул руками и едва не смел с заваленного деревенскими харчами стола глиняную миску со сметаной.

Своевременно поймавший плошку Вадик посмотрел на Конопкина с укоризной.

– Большая разница! – продолжил тот. – Думаешь, откуда у меня снимок? Мне его эта самая внучка дала!

– Вот эта? – Я ткнула пальцем в толстощекого рыжекудрого малыша в ситцевых трусах и с грязными коленками, к одной из которых прилип ярко-желтый березовый лист.

– Ага, – кивнул Генка. – Только она с тех пор немного подросла и уже не гуляет по улицам топлесс. К моему великому сожалению, а то было бы на что посмотреть!

– Что, хороша внучка? – плотоядно облизнувшись, встрял в разговор Вадик.

Я пнула его ногой, чтобы не мешал, и спросила Генку:

– А когда они снимались?

– Ну, не знаю… Давно!

– А поточнее?

Я перевернула фотографию, чтобы поглядеть, не написана ли на обороте дата. Мои бабушка и дедушка, тоже станичники, всегда аккуратно подписывали фотографии, чтобы точно знать, когда был сделан снимок. Это мы теперь так привыкли к чудесам фото и видео, что относимся к фамильным снимкам без должного пиетета. А зря, все-таки история…

– Тысяча девятьсот семьдесят седьмой год, двенадцатое сентября, – хором прочитали мы с Генкой.

– Так это тоже был ее день рождения! – обрадовалась я. – Отличный материал, архивное фото! Колись, Генка, откуда у тебя эта семейная реликвия?

– Ты вон ту желтенькую дыньку будешь кушать? Нет? Тогда подвинь ее ко мне, – хитрюга Конопкин притворился, будто не слышит, о чем я его спрашиваю.

– А я вчера гонорар за очерк в столичном журнале получила, – повысив голос, как бы между прочим сообщила я информацию, не имеющую видимого отношения к обсуждаемой теме.

Однако Генка прекрасно понял, куда я клоню.

– Значит, ты сможешь одолжить мне сотню баксов? – обрадовался он.

– Еще одну сотню баксов, – заметила я, деликатно напоминая приятелю о том, что он до сих пор не вернул мне последний заем.

Генка все время «стреляет» у коллег и друзей-приятелей деньги. Причем обязательно сотнями– неважно, сотнями чего именно, рублей, баксов, да хоть тугриков! Подозреваю, что у Конопкина так много кредиторов, что он просто-напросто запутается в своей бухгалтерии, если начнет брать сложные для подсчетов некруглые суммы.

– Отлично! – сказала я вслух. – Продолжаем разговор!

Мои ожидания оправдались: на обороте снимка синели цифры: 12.09.77.

– Двенадцатое сентября семьдесят седьмого года! – быстренько перевела я. – Ага, это было двадцать семь лет назад! И снимали тут же, в этом самом дворе!

Генка молча кивнул. Я искоса посмотрела на него и поняла, почему приятель не отвечает: затолкал в рот свистнутый с моей тарелки пирожок и жует его, торопясь проглотить, пока я не заметила разбоя.

– Генка, не давись, не последний кусок на столе, – укоризненно сказала я. – Вон, слева от тебя, под боком у тетки Васьки непочатое блюдо с целым пирогом. Давай, тащи его к нам, пока Василиса его втихаря в свою торбу не сбросила. Похоже, пирог с абрикосами, я вижу, что-то оранжевенькое в просветах плетушки… Стоп!

Не дотянувшись до блюда с аппетитным пирогом, Генка поспешно отдернул руку и испуганно уставился на меня:

– Почему – стоп?

– Потому что я только сейчас поняла, что тут какая-то лажа! – ответила я.

– Какая может быть лажа с пирогом? – нахмурился Генка. – Он что, несъедобный?

– Как может быть несъедобной такая красотища?! – воскликнул Вадик, поднимаясь из-за стола.

Он сделал два шага в сторону Василисы и ловко выдернул у нее из-под локтя блюдо с вожделенным пирогом. Тетка Васька обернулась, гневно насупилась и открыла было рот, но Вадик не дал ей и слова сказать.

– Знаю, знаю, Василиса Никитична, вы на диете, и правильно, такую фигуру, как у вас, беречь нужно! – на одном дыхании протарахтел Вадик, возвращаясь на свое место с добычей.

Тетка Васька закрыла рот и покраснела.

– Действительно, зачем ей пирог? – шепнул мне на ухо язвительный Конопкин. – Она теперь до конца вечера Вадькин комплимент переваривать будет!

– К черту Ваську, и пирог туда же! – воскликнула я. – Я совсем о другом сейчас подумала! Объясни мне, почему фотография датирована семьдесят седьмым годом, если на обороте снимка фирменный оттиск современной цифровой фотостудии?! До меня только сейчас дошло, что этот групповой портрет слишком хорошего качества для середины семидесятых прошлого века! Картинка четкая, ясная, все детали разглядеть можно, даже сережки в ушах у одной бабкиной дочки! Да что там, я бусины в Капином ожерелье могу пересчитать!