Заложник - Александр Смоленский

Но если Смирнягин может позволить себе решать его, то генералу надо думать о том, как усидеть после случившегося на должности. Поэтому и «отважился» скрыть от следствия показания охранника.

Совещание, состоявшееся накануне вечером, увы, ничего не дало, констатировал Смирнягин. Он быстро взлетел на второй этаж, где ему был выделен персональный кабинет, и принялся сочинять докладную.

Суть докладной основывалась на анализе выводов экспертов по направлениям «рыба» и «золото», которые сводились, грубо говоря, к одному: сажать всех надо было давно, включая губернатора, московских и местных чиновников.

Далее шли поручения московским следователям по разработке выявленных фактов по подозрению ряда официальных лиц в должностных преступлениях.

Затем излагались известные факты происшествия с проникновением воришек в опечатанную квартиру, проявленной халатности генералом Куценко и его подчиненными. Слово «халатность» начальник следственной бригады поставил под сомнение. «Или умысел», – хотел добавить он, но не сделал этого.

Звонок телефона оторвал Смирнягина от процесса сочинительства.

– Товарищ полковник, – услышал он бодрый голос оперативного дежурного. – Телефон, который вы мне дали давеча, – это квартира.

– А ты думал, что совет министров? – Полковник, признаться, так ушел в размышления над докладной, что забыл о своем поручении связать его по телефону с Москвой.

В трубке раздался женский голос.

– Это вы, Валентина Сергеевна?

– Да, я. А кто говорит? Голос знакомый, но что-то не признаю.

– Смирнягин Александр Васильевич, если еще помните такого.

Полковник живо представил высокую статную Валечку, жену своего школьного товарища, которая еще на заре их общей юности предпочла ему круглого отличника Леню Мацкевича. Теперь он был крупной фигурой в ФСБ, тоже в звании полковника. Только одно название его должности чего стоило – начальник аналитической группы!

«Чины чинами, а мою любовь, стервец, увел. А я как жил бобылем, так им и умру, – горько подумал Смирнягин. – Моя семья – попутчики в купе и самолете. А любимая женщина – та, которая подносит чай и кефир в гостиничном буфете».

– Я, Валюша, кто же еще? Конечно я. Других Смирнягиных в твоем сердце больше, наверное, не имеется? – засмеялся он в трубку.

– Ой, Александр Васильевич, не узнала! Думаю, кто же в такую рань звонит?!

«Да и этого Смирнягина в ее сердце тоже не имеется. – Он поймал себя на мысли, что подумал об этом абсолютно равнодушно. – Что поделаешь, годы лечат болезни. Особенно амурные».

– Валюш, я звоню аж с Дальнего Востока. Так что коротко. Твой, поди, еще спит. Когда проснется, пусть срочно отзвонит мне на мобильный. Очень, понимаешь, срочно нужен. А тебя целую. Вернусь в Москву – приду на твой фирменный бефстроганов. Лады?

Он положил телефонную трубку на рычаг. И еще раз подумал о том, что вся эта история, о которой он только что изложил в инстанцию свои мысли, далеко не так проста. И явно не похожа на уголовную. Скорее дело пахнет политикой. И тут ему нужен Мацкевич. Хотя бы его совет.

Не успел Смирнягин вернуться к докладной, как первый раз за командировку ожил его мобильный телефон.

Кроме как Мацкевичу, звонить было некому.

– Проснулся? – не дожидаясь первой фразы с той стороны, весело закричал в трубку Смирнягин.

– Ты бы для приличия спросил, кто звонит в такую рань.

– Это у тебя в Москве рань, а у нас здесь к ужину дело идет.

– Ладно. Будем беречь твои деньги. Или эмвэдэшные, не знаю, кто там у вас за что платит. Ты что, командирован по делу убиенного губернатора?

– Так точно, товарищ полковник! Сейчас как раз рапорт в ГУВД составляю. И чем дальше во все влезаю, всё больше начинаю понимать, что, как бы помягче выразиться…

Мацкевич по тому, как замолчала трубка, уловил, что там, на другом конце провода, его однокашник, обычно скорый и точный на слова, как раз сейчас эти самые слова и подбирает.

Трубка вновь ожила:

– …Словом, мне кажется, что «не по Сеньке шапка». Здесь такие интересные повороты. Вот я о тебе и подумал. Насчет совета…

– Ты не поверишь, Васильич, но я теперь тоже в деле по твоему персонажу. Правда, совсем с другой стороны. Как раз, может, именно с той, которая тебе непонятна. Ты что там замолчал?

– Ecute en repite, что в переводе с французского означает «слушаю и повторяю». А на самом деле дивлюсь своей проницательности.

– Ну да, если себя не похвалишь… Только ты, Васильич, не дуйся, если я тебе ничего по делу пока не скажу. Странно, все очень и очень странно…

Что и говорить, Смирнягина раздосадовали слова приятеля о том, что в свои дела тот его посвящать не будет. «Можно подумать, что у нас здесь совсем мягкие мозги», – на какое-то мгновение неприязненно подумал он.

– Так что мне делать? – Смирнягин первым прервал затянувшееся молчание. – Может, в твой адрес мою бумаженцию перебросить?

– Ни в коем случае! Пойдет по инстанции, а дело с тремя грифами, – строго сказал Мацкевич. – Слушай, а не мог бы ты на денек-другой выскочить в Москву? Хочешь, я организую?

– Было бы неплохо. Бумага не все стерпит.

– Ну и отлично. Ждите указаний, товарищ полковник.

Через день рано утром полковник Смирнягин приземлился в аэропорту Домодедово. Он легко нашел черного цвета «Волгу», которую за ним прислали из ФСБ, и скомандовал водителю трогаться.

Но в следующее мгновение он буквально выкрикнул:

– Стой!

– Так стоять или ехать? Я что-то не понял, – недоуменно произнес водитель.

Но странный пассажир не удостоил его ответом. Потому что в тот момент, когда «Волга» трогалась, совсем неожиданно для себя он – глаза в глаза – поймал взгляд человека, вызывающе глядевшего на него. Полковник мог поклясться, что никогда раньше не видел этого человека. И в то же время узнал его. У бордюра, в двух шагах от машины, стоял молодой человек, которого со странной безупречной точностью описал непутевый охранник квартиры губернатора.

Удовлетворенный, видимо, впечатлением от своего появления, молодой человек спокойно развернулся и неспешно растворился в чреве аэропортовского здания.

– Так стоять или ехать? – вновь повторил свой вопрос водитель.

– Езжайте, – с трудом выдавил полковник, которого не отпускали путаные мысли от секундной встречи в аэропорту с чужими глазами.

Их владелец не спутал его с кем-то другим. Он встречал именно Смирнягина, а узнать о его приезде он мог только у Мацкевича. Или кто-то из бригады «слил» в Москву информацию о приезде полковника некой третьей силе.