Материнский инстинкт - Лина Манило

В тот день, дойдя, наконец, до магазина, долго не решалась войти — просто стояла и держалась за ручку двери, пока какая-то активная старушка, уставшая, по всей видимости, ждать, пока я на что-то решусь, не оттолкнула меня в сторону.

В магазине вяло бродила между рядами, то снимая с полки какой-то товар, но снова возвращая его на место. Наверное, со стороны смотрелась странно и подозрительно, потому что в один момент ощутила пристальный взгляд на себе — охранник, крупный парень лет тридцати, сощурившись, следил за каждым моим движением. Я посмотрела на себя его глазами — худенькая девушка со следами побоев на бледном лице (как бы я не пыталась замазать тональным кремом синяки, внимательный человек увидел бы желто-зеленые пятна и царапины) топчется возле прилавков. На его месте любой бы начал меня в чем-то подозревать. Постаралась выдавить из себя улыбку и дальше начала создавать видимость, что я не искалеченный изнутри человек, сломанный и чуть живой, а нормальная. Набрала продуктов и через некоторое время, оплатив покупки, вышла на улицу. Морозный воздух пьянил и кружил голову. Я остановилась на середине пути, недалеко от магазина, поставила на землю сумку и посмотрела в небо — синее, бесконечное, с легким вкраплением клочковатых облаков. Вдыхала январский воздух, пытаясь заполнить себя им, наполниться им под завязку. И пусть не чувствовала себя живой, пусть жизнь моя разрушена до основания, но я зачем-то нахожусь ещё на этой земле. Значит, это кому-то, может быть, нужно?

* * *

Родная школа встретила привычным шумом, суетой, за которыми уже успела соскучиться. Знала, что стоит только переступить порог, как на меня обрушился шквал детских голосов, будто энергетический шторм в любую минуту грозил подхватить любого, кто встанет у него на пути.

— Здрасьте, Ирина Иванна! — орали пробегающие мимо ученики, пихаясь и толкаясь, визжа и крича.

— Здравствуйте, — смеясь, отвечала каждому. Детская энергия, бурным потоком неслась по венам, понемногу оживляя меня.

Нужно было попасть в учительскую — она находилась на втором этаже нашей маленькой школы, но сквозь бушующее море несущихся в разные стороны детей было не так-то просто пройти.

— Так, разошлись и пропустили учителя! — крикнула, улыбаясь. Дети моментально расступились в стороны, давая возможность пройти.

Дойдя, наконец, до учительской, на мгновение замерла, пытаясь унять колотящееся сердце. Боялась, что кто-то из коллег может заметить следы от побоев. Да, мне казалось, что за три недели я снова внешне стала прежней, но вдруг мне это только казалось? Но стоять за порогом бесконечно не могла и, открыв, наконец, дверь, просто замерла, не решаясь сделать хоть шаг. На мгновение даже показалось, что ошиблась школой. Наверное, то, что я сейчас видела перед собой, и было тем самым сюрпризом, о котором мне наперебой твердили коллеги, периодически звонившие справиться о здоровье.

За столом сидел абсолютно незнакомый мужик и сортировал ученические тетрадки, нахмурив светлые брови. По всей видимости, проверить он их успел, а вот разложить аккуратными стопочками забыл. Или они перемешались в его портфеле по дороге на работу. Сомнений быть не могло — данный субъект работает в нашей школе. Но только кем?

Почувствовала, как холодный пот выступил на спине, а руки задрожали так, что пришлось крепко сжать кулаки. Мужчина здесь, в нашем чисто женском коллективе, где даже физкультуру преподавала женщина, напугал до чертиков. Как с ним общаться? Как просто смотреть? Ведь это не случайный попутчик в автобусе, а сотрудник, с которым придется видеться каждый день. Почувствовала, как спазм сжимает горло, а перед глазами замелькали темные пятна. Я стояла, не в силах пошевелиться и уговаривала себя успокоиться.

Тем временем мужчина поднял на меня глаза цвета грозового неба и улыбнулся рассеянно и немного смущенно. Светлые волосы, широкие плечи, сильные руки — в этом мужчине меня пугало абсолютно все. Был бы он хлюпиком, с тщедушной голубиной грудкой, я бы немного легче смотрела на всю эту ситуацию, но весь его внешний вид буквально кричал о том, что слабой женщине с таким бугаем точно не справиться. Сквозь панический шум в ушах услышала голос:

— Здравствуйте, вы, наверное, Ирина?

Я секунду стояла, не зная, что ответить. То, что он знает мое имя, настораживало, но потом всё-таки совладала с собой и ответила:

— Ну, допустим. А вам-то, откуда мое имя известно? Я вот вас, например, впервые вижу.

Казалось, что мои слова его насмешили.

— Я почему-то был уверен, что новости о моем появлении в стенах этой школы должны были быстро разлететься на всю округу, — мужчина хрипло рассмеялся. — О вас-то я наслышан.

От волнения почувствовала, как закружилась голова, и меня повело в сторону — что ему обо мне уже рассказали? Неужели кто-то знает? Не может быть!

— И что вы такого обо мне слышали? — спросила я, подходя к полке, где хранились классные журналы. Найдя нужный, не спешила поворачиваться к собеседнику лицом, а изо всех сил имитировала бурную деятельность, не понятно, зачем листая журнал.

— Ну, например, я слышал, что совсем недавно вы перенесли жуткую болезнь, которая чуть не отправила вас на тот свет. Но смею отметить, выглядите вы очень хорошо.

Я вздохнула с облегчением — значит, моя легенда о страшнейшей ангине сработала. Главное было не забыть отдать секретарю больничный лист, купленный по случаю в переходе.

— А вы давно работаете в этой школе? — услышала вопрос.

— Почти пять лет.

— Ну, по сравнению со мной вы здесь настоящий старожил, — хохотнул мужчина, чьего имени я до сих пор не знала. — Меня, кстати, Роман Александрович зовут — я преподаватель иностранного языка. Но для друзей просто Роман.

Я проигнорировала его явный намек на крепкую дружбу, взяла журнал и, кивнув на прощание, удалилась к заждавшимся меня ученикам. В тот момент было все равно, что он подумает, как отнесется к моему побегу — я просто физически не могла дольше находиться с ним в одной комнате.

С момента изнасилования прошло чуть более четырех недель и, проснувшись однажды утром, я почувствовала сильную тошноту. Сначала не придала этому значения — все последующие после той роковой ночи дни я почти ничего не ела, слишком много курила и выпивала, чтобы заглушить боль. Поэтому не было ничего удивительного, что мой организм начал бунтовать из-за такого наплевательского к себе отношения, но я по-прежнему не видела особого смысла жить, а тем более беречь своё драгоценное здоровье. Каждый вечер приходила домой с новой порцией алкоголя, ставила на стол красивый бокал или стопку, резала какой-то заветренный сыр, и, глядя в одну точку, курила.

Коллеги удивлялись, насколько замкнутой и малообщительной я стала, но меня мало волновало чьё-то мнение — не хотелось ни с кем общаться, и не общалась. Утром приходила на работу, машинально выполняла все необходимые действия, автоматически проводила по шесть уроков, вела факультативы, консультировала учеников, общалась с их родителями, подменяла коллег. Летучки и педсоветы не пропускала, но никакого дополнительного участия в жизни коллектива не принимала — просто плыла по воле волн, особенно даже не пытаясь барахтаться и сопротивляться. В тот момент просто не могла по-другому.