Быть бардом непросто - Дарья Ковальская

В цепях там сидит раскрасавица

И тихо щебечет ему:

— Возьми меня, милый, зубастенький,

Отважный морской адмирал.

Я справлюсь со всеми напастями

И сердце девичье отдам.

Сожми мои руки прекрасные,

Целуй, и неважно — куда.

С тобой, хоть и сильно мы разные,

Союз создадим — навсегда…

— Но кто ты? — надменно спросил ее,

Снимая штаны, адмирал.

Я дева, я ведьма Годзилла,

Тебе свою честь я отдам.

Красные щеки у баб, открытые рты у мужиков. Ага. Пошла песня, пошла…

И в темной и мокрой пещере

Познал адмирал вкус любви.

И больше не грезит о море,

Забыл про свои корабли.

В объятьях прекрасной Годзиллы

Проводит он каждую ночь,

Не зная, что кровью мужчины

Она подкрепиться не прочь.

Кто-то кричит, что все бабы — кровопийцы. Ему тут же заезжают тазом в лоб, и мужик затихает под столом, более не имея возражений. Пью из поданного мне кубка и надменно киваю парнишке, предложившему подлить еще вина. После чего оглядываю собравшихся селян слегка косящими глазами и заканчиваю трагическую историю о старике и вампире:

Все выпила леди Годзилла

И цепи сама порвала.

Покинув того адмирала,

Скитается где-то одна.

Узнать ее будет несложно,

Коль встретится вам на пути:

Красивая наглая рожа

И парные с ядом клыки.

Бурные аплодисменты. Мне наливают еще. Я выпиваю и куда-то падаю. Меня поднимают, пытаются усадить, но я снова падаю. Мы, темные эльфы, к выпивке… непривычны, что ли.

Утром, едва светлеет, меня с почестями выносят из дома, дают слегка запачканный инструмент, сажают на зевающую Молнию и отправляют в путь. Лежу на шее лошади, обнимаю ее руками и мечтаю не свалиться. В голове в неравном бою сражаются колокол и молот. Я сижу в колоколе и страдаю… Тяжела жизнь барда. И даже очень.

Мне, к примеру, сегодня так и не заплатили. Зато хоть картошки напихали. И курицу, кажется, дали. Нет, это я сам ее взял, пока меня тащили к лошади. Правда, в итоге визжащее пернатое было отобрано и водворено обратно в курятник… Ну и ладно… Я все равно овощеед, как меня называют родители. Только овощи и ем.

Н-да.

Ой, моя голова.

Купаюсь в озере, совращаю русалок. Гибкие тела, отличные рефлексы, прекрасные черты лиц, длинные волосы… Я в курсе того, что сногсшибателен, обаятелен и просто уникален. Мне это еще мама говорила. Лет до пяти. Потом я пристрастился к цветочкам и начал кричать по ночам, поднимая на ноги всех, кого только можно было.

— Красавчик, иди к нам.

Кошусь на смущенно краснеющую русалку. Знают, что утопить меня нельзя. Я же темный, а темные не тонут. И песни их на меня не действуют. Тонкий слух выявляет малейшую фальшь, и все очарование тут же пропадает. Вот мой голос — это да-а. Им можно приворожить не только русалку, но и горного тролля! Если бы я только захотел… Так что как бард я могу зарабатывать очень и очень неплохо. Главное в моей профессии — не нарваться на сородичей. А то при виде розового ирокеза и подведенных черным выразительных фиалковых глаз… Они хватаются сначала за сердце, потом за мечи и идут уничтожать позор своего народа, пока кто-нибудь еще не заметил.

Эх. Устал я бороться с невежеством. Но ничего. Когда-нибудь они поймут! Кого изгнали. Кого травили! И над кем насмехались. Сами приползут, будут умолять спеть… а я не стану. Я злопамятный.

— Ми-илый. Ну иди же. Тебе будет хорошо со мной.

Какая наглая русалка. Задумчиво изучаю большие серебристые рыбьи глаза и улыбку, обнажающую ряд острых, как иглы, зубов. Тихое шипение ее останавливает, рыбьи глаза испуганно расширяются. Смотрю на свое отражение: прижатые к голове уши и обнаженные клыки.

— Греби отсюда, — говорю ей, выдыхаю и недовольно ныряю.

Тоже мне, красавица. Эх, видела бы она наших девушек… грациозные, фигуристые, красивые. А тут рыба рыбой.

Мама…

Меня скручивают и радостно тащат вниз сразу трое. Понимаю, что так просто вырваться не получится. Придется драться. Но драка с девчонками противоречит всем моим принципам пацифизма.

Хмуро смотрю на улыбающиеся личики. Ругаюсь про себя и не дергаюсь: Ладно, рано или поздно я им все равно надоем.

Вылезаю из воды, меня трясет. Мне… больно и плохо. Внутри все переворачивается. Как… как они могли! Я еще почти ребенок! У-у, заразы! Мой первый поцелуй. И — с ними. Я бы даже сказал, поцелуи!

Сижу, упираясь руками в грязь, скриплю зубами, опустив уши в разные стороны. С волос стекает вода. Наверное, я сейчас выгляжу очень жалко. Но для темного эльфа поцелуй — это нечто особенное. И любой другой из моего народа вышиб бы все зубы за одну только попытку завладеть своими…

— Оп-па, так тут все-таки кто-то есть?

Поднимаю голову и смотрю на расплывчатый силуэт. Неизвестный в данный момент пытается увести мою лошадь. Молния сопротивляется, активно кусается и встает на дыбы.

Вытираю глаза тыльной стороной руки и поднимаюсь с земли.

— Ты кто? — спрашиваю хрипло.

— Надо же. Темный. Ты откуда здесь взялся? Совсем еще мелкий.

— Я не мелкий. Я изящный, — выпрямляю спину и пытаюсь забыть о том, что творилось в воде.

Хихикающие русалки располагаются на противоположном берегу и томно делятся впечатлениями. Заразы.

— Хм. Ну да. Ладно. Лошадь трогать не буду, извиняюсь. Есть хочешь?

Киваю. Надо же. Эльф, причем светлый. Прямо-таки типично светлый эльф: белая кожа, белые волосы, собранные в хвост на затылке, длинные пушистые ресницы, тоже белые. На полголовы выше меня. Хотя… это еще не повод называть меня мелким, тоже мне, дылда нашелся.

— Ну чего молчишь? Иди сюда, помогать будешь. Тебе сколько лет?

— Тебе какое дело?

— Значит, совсем сопля еще. Да не шипи. Эх ты, уши прижал, глаза сощурил и думаешь — страшный?

Если бы не мой пацифизм!

— А чего с волосами стало? Прокляли?

— Это красиво! Это выражение моего внутреннего «я»! — говорю сквозь рычание.

Нет, не буду я ему помогать. Пусть сам костер разводит и готовит.

— Ясно. Твое внутреннее «я» — розовое и вздыбленное. Видел, как ты выезжал из деревни. У тебя на голове часто все так… дыбом?

— Это стиль такой. Скоро все так ходить будут.

— Надеюсь, не доживу.

— Аналогично.

На меня подозрительно смотрят.