Окно - Амелия Бранскилл

Он замолчал и кивнул, словно подчеркивая сказанное.

– Пижамную вечеринку? – недоверчиво повторила я.

Эта фраза словно выплыла из другого времени, вызывая в памяти бумажных кукол и лимонад, журналы и щипцы для завивки. Пижамная вечеринка с подружками – явно не то, что было у Анны на уме тем вечером. Иначе ей не понадобились бы платье и духи.

– Лили так и сказала?

Он заглянул в блокнот, быстро перечитал страницу и затем кивнул:

– Да. Что-то про фильмы и коктейли с вином.

– Фильмы и коктейли? И они были только вдвоем?

– Да, – подтвердил полицейский.

– В участке меня спрашивали, был ли у Анны парень.

– И ты ответила, что не было, – напомнил он. – И ее одноклассники тоже так думают.

– Я помню, я так и сказала. Но она надела платье и надушилась лавандовыми духами.

Он пожал плечами:

– Девочки часто так делают, верно?

– Но не Анна. Они с Лили явно не планировали провести время только вдвоем. Она лжет.

– Джесс, – тихо и спокойно произнесла мама, и я повернулась к ней, надеясь, что она поддержит меня. Но вместо этого она покачала головой: – Я знаю, что это нетипично для Анны, но это не значит, что Лили лжет. Лили ведь встречается с кем-то из одноклассников?

Я кивнула:

– С Чарли. С Чарли Струммом.

– Ладно, тогда, возможно, Лили и Анна решили, что он может привести с собой кого-то из друзей, но у них не было никаких конкретных планов. А может, Анна просто захотела нарядиться.

Я уставилась на нее:

– С каких пор за ней это водится? Наряжаться, просто чтобы нарядиться? Надушиться?

– Дорогая, иногда такое случается. Люди меняются, пробуют новое…

– Нет. Это какой-то бред. Анна собиралась с кем-то встретиться, она собиралась на свидание с парнем!

Я была абсолютно уверена в этом. Об этом говорило все: и платье, и духи, и что-то еще, совершенно неуловимое, что я не могла объяснить словами. У мамы в глазах стояли слезы.

– Пожалуйста, не кричи. Я знаю, что в последнее время вы с Анной стали чаще ссориться, и поэтому тебе, наверное, еще тяжелее, но…

Я покачала головой, расстроенная и растерянная:

– Нет. Мы не ссорились. И я не кричу…

Но теперь я услышала себя: я и правда повысила голос и говорила слишком быстро. Теперь я заметила, что остальные перестали слушать, что я говорю, и обращали внимание только на громкость голоса, на мою нарастающую панику.

– Джесс… – Мама на секунду прикрыла глаза. – Ну ладно, Джесс. Как ты думаешь, что случилось? С кем, по-твоему, она хотела встретиться?

Я глубоко вдохнула, один раз, затем другой. Я старалась успокоиться, сделать так, чтобы они снова начали меня слушать.

– Не знаю. Она… она ничего мне не сказала. – Я помолчала, а затем повернулась к полицейскому. – Может, мы сможем проверить контакты в ее телефоне? Он наверняка был у нее…

– Мне жаль, – ответил офицер. – Телефон был у нее в кармане. Он…

Полицейский вытянул руки перед собой ладонями вверх, словно пытаясь найти какую-то мягкую формулировку для того, что случается с телефоном, когда он падает с высоты второго этажа. Мы все ждали. Но мягких слов не находилось, и он молчал, не зная, как закончить фразу.

– Джесс, может, ты и права, – тихо произнесла мама.

Боль, которая слышалась в ее голосе, впивалась в мою кожу, как колючая проволока.

– Может, у нее был парень. А может, и нет. На самом деле это ничего не меняет. Это не важно.

Папа и полицейский с уверенным видом кивнули – было очевидно, что они оба свято в это верят. Но я не кивнула вместе с ними. Потому что я была не согласна. Потому что для меня это имело значение. Потому что я должна была узнать, что случилось. Потому что мы были лучшими подругами. Потому что мы были близняшками. Потому что я не могла избавиться от мысли, что она пыталась мне что-то сказать, а я не услышала. Что я каким-то образом позволила ей ускользнуть.

Я стояла у входа в церковь. Весь зал простирался передо мной – ряды скамеек и высокие витражные окна вокруг, но я не видела ничего, кроме горы ромашек, скрывавшей под собой гроб. Они казались непристойно яркими. Я изо всех сил старалась не представлять Анну внутри гроба, не думать, как чужие люди надевали на нее вещи, которые подобрали мы с мамой: ее любимые джинсы и вязаный свитер.

Когда мы пришли, церковь была пуста, но вскоре в ней начали собираться люди. Некоторые из них, заметив меня и моих родителей, старались держаться на расстоянии. Другие направлялись прямо к нам, широко открыв глаза и скорбно сцепив руки.

Пришло несколько девушек с занятий кроссом. Лили держалась позади. Они топтались неподалеку, пока мои родители разговаривали с кем-то с папиной работы. Его коллега постоянно откашливался, и его кадык дергался вверх-вниз. Мама многозначительно посмотрела на меня, а затем кивнула в сторону подошедших девушек, как будто я могла их не заметить. Я проигнорировала ее взгляд – я хотела поговорить с Лили наедине и выяснить, какие планы были у Анны в тот вечер на самом деле. Я допустила ошибку, посмотрев на девочек второй раз, – они это заметили и решили, что можно подойти.

Поначалу повисла длинная пауза, но потом Рейчел, брюнетка с передними зубами как у кролика, нервно улыбнулась и заговорила:

– Нам так жаль. Анна была… – Она замолчала и посмотрела в пол.

– Классной, – подсказала другая девочка, остальные тут же закивали. – Правда классной.

– Спасибо, – произнесла я, не зная, уместно ли будет так ответить.

Они закивали снова, и дальше мы просто стояли молча. Рейчел начала плакать – тихо, то и дело всхлипывая. Похоже, никто не знал, стоит ли ее успокаивать, так что мы просто молча стояли, а слезы бежали по ее лицу, размазывая тушь по щекам.

– Думаю, мне нужно присесть, – наконец выговорила я.

Они закивали еще усерднее.

– Конечно, – согласился кто-то.

Не знаю точно кто, но явно не Лили, которая молча стояла в стороне.

Родители сели по бокам от меня. Мама сидела с идеально ровной спиной, глядя куда-то поверх голов; папа пытался подражать ей, но его руки безвольно и беспомощно лежали на коленях.

Когда священник подошел к алтарю, в зале стало так тихо, что я могла слышать, как сидевшая впереди женщина поправила юбку. Потом кто-то у меня за спиной сдавленно всхлипнул, и тут же этот звук подхватил кто-то еще. Я закрыла глаза, надеясь, что они перестанут: это заразительно, а я не должна позволить себе заплакать. Если я начну, то никогда не смогу остановиться. Я растворюсь, и от меня останется только жалкая кучка соли. Я прикусила язык так сильно, что ощутила ржавый привкус крови.