Идеальный друг - Мартин Сутер

– Так уж и ничего? Наверное, это из-за удара по голове.

– Ты отлично понимаешь, что я имею в виду. Она мне совершенно чужой человек.

– В последний раз ты судил иначе.

Фабио покачал головой:

– Ты не понимаешь. Мне нужна Норина. Что бы я ни сделал, из-за чего бы ни рискнул нашими отношениями – все прошло.

Оба задумались.

– У Норины кто-то есть? – не выдержал Фабио.

Лукас молчал.

– Я его знаю?

Похоже, Лукас испытал облегчение, когда дверь отворилась и в комнату тихо вошла Марлен. Она бросила на него вопросительный взгляд. Фабио прикрыл глаза. Лукас прижал палец к губам.

– Он давно спит? – шепотом спросила Марлен.

– Все время, что я здесь.

Все время, пока Фабио лежал в клинике, Норина не появлялась.

При выписке доктор Бертод предписал ему покой, тренировку памяти, физиотерапию и антиэпилептик. Последний – профилактически, подчеркнул он. Вообще-то в таких случаях рекомендуется пребывание в самом узком семейном кругу. Но, зная ситуацию Фабио, доктор не стал касаться этой темы. Зато упомянул больных, которым возвращение в ситуацию, имевшую место «до воздействия причинного фактора», помогало возвратить память.

Фабио уложил свои пожитки в черную дорожную сумку, которую можно было превращать в рюкзак (он любил брать его с собой, отправляясь писать репортаж), надел рубашку с короткими рукавами, легкие хлопковые брюки и бейсболку, чтобы прикрыть выбритое место на затылке. Но на суперкороткую модную стрижку, рекомендованную белобрысым санитаром, он так и не решился. Фабио любил свои волосы, густые и рыжие, цвета меди, как у матери и большинства его родственников.

Он сказал Марлен, что встретится с ней в восемь часов утра в кафетерии клиники. Но уже в половине седьмого он сидел за пластиковым столиком, задумчиво глядя на стоявшую перед ним чашку эспрессо. Вернее сказать, того горького жидкого пойла, которое здесь подают как кофе, да еще в маленькой чашке.

За соседним столиком сидел мужчина, чья левая рука висела на перевязи, а правая загипсована так высоко, словно он ею постоянно прикрывал глаза от солнца. Жена поила его фруктовым соком и при этом трещала без передышки, как заведенная.

В кафетерии было полно народу. Старички в тренировочных костюмах, бледные женщины в стеганых халатах, пациенты в инвалидных колясках, на костылях или с переносными капельницами, которые они повсюду таскали с собой; посетители и родственники больных, одни опечаленные, другие подчеркнуто оптимистичные. Звуковой фон из звяканья посуды и приглушенных голосов. Запах больницы и кофе с молоком.

Фабио больше не выдержал. Взял свою чашку и вышел на воздух.

В парке при клинике начинался еще один душный летний день. Какой-то парень в сетчатой майке вел по газону красную косилку. На дорожках, по которым можно проехать в инвалидных колясках, ни души, кроме двух спешащих куда-то медсестер.

Фабио уселся на скамейку. Пахло свежескошенной травой и выхлопными газами косилки. В одном из окон появилась фигура в белом и опустила штору.

Фабио казалось, что его ссадили с поезда в каком-то незнакомом месте: путь назад отрезан пропастью в пятьдесят дней полной пустоты.

По аллее парка шла молодая женщина. При виде его она взмахнула рукой и побежала. Фабио махнул в ответ, встал, взял свою сумку-рюкзак и пошел навстречу.

Добежав до него, она остановилась. Черное льняное короткое платье на бретельках. Неуверенная улыбка.

Фабио поставил рюкзак на землю и заключил женщину в объятия. Впервые он был рад видеть… Как бишь ее зовут?

Марлен уверенно вела свой старый «гольф-кабриолет», лавируя в утренних пробках. Проехав центр, она направилась в какой-то незнакомый Фабио район на окраине. Узкие улочки, обрамленные коттеджами на две семьи постройки сороковых годов и жилые кварталы семидесятых. Сбавив скорость, она свернула в переулок, остановилась у ворот и вставила ключ в замок. Серые ворота открылись, машина въехала в подвальный гараж мест на двадцать.

Большинство из них пустовали, и открывался вид на зимние шины, вешалки для багажа, санки, свернутые ковры, стеллажи, старые газеты и прочий хлам.

Марлен поставила машину. У стены, рядом с бампером, стояли два велосипеда.

– Мой велосипед, – удивленно произнес Фабио.

– Ждет тебя, – отозвалась Марлен.

Квартира располагалась на третьем этаже. Самым большим помещением была гостиная-кухня. Стойка для завтрака отделяла жилую часть от маленькой кухонной, где имелись раковина, плита на три конфорки, холодильник и пара шкафчиков. В жилой части стояли кожаный диван и кресло. Стеклянная дверь вела на маленький балкон с садовым столиком, двумя стульями и несколькими цветочными горшками. С балкона был виден газон с детской площадкой и сад соседнего коттеджа на две семьи.

Балконное окно было загорожено черным письменным столом на металлической ноге. На столе принтер и черный ноутбук. Перед столом – кожаный стул на колесиках, тоже черный. Все четыре предмета принадлежали Фабио.

Окно спальни выходило на крошечный палисадник и на улицу. Все пространство спальни занимала широкая кровать и белый шкаф до потолка с пятью секциями. Марлен открыла одну дверцу, и Фабио узнал несколько своих пиджаков и брюк.

– Welcome back,[1]– сказала она. Положила руки ему на плечи и поцеловала в губы.

Губы Фабио онемели, как после визита к зубному, когда еще действует укол, но все-таки он смог вернуть поцелуй. Ее губы были мягкими, а язык податливым. Но как Фабио ни старался, поцелуй не вызвал в нем никакого воспоминания.

Он открыл глаза и увидел, что и Марлен смотрит на него.

– Может, тебе нужно больше времени, – прошептала она.

Жара не давала Фабио уснуть. Он лежал на спине и пялился в низкий потолок. Рядом лежала Марлен в благопристойной пижаме и спала, как дитя. Окно было открыто настежь, ночь почти не принесла прохлады. Уличный фонарь отбрасывал на стену прямоугольник синеватого света. Изредка слышался шум проезжавшей мимо машины.

Одним из самых ранних детских воспоминаний Фабио была чужая комната. Лет тридцать тому назад они приезжали на лето в Урбино, к бабушке. Фабио проснулся среди ночи, а все оказалось чужим. Кровать, свет, запах, шорохи. Он заплакал, но никто не пришел. Он вылез из постели и нащупал дверь. В доме было тихо и темно. Заливаясь слезами, он блуждал по чужим комнатам, пока не нашел входную дверь. Он вышел из дома в сад и услышал голоса. Его родители, бабушка и какие-то незнакомые люди сидели за столом, пили и болтали. Он с ревом бросился к матери и стал бить ее кулаками. Все смеялись.

Фабио тихо поднялся и вышел в туалет. Вечером, пока Марлен находилась в ванной, ему было неудобно им пользоваться. Он дважды спустил воду и настежь открыл окно.