Мултанское жертвоприношение - Сергей Лавров

— И что с того? — все так же спокойно ответил Кричевский, локтем прикрывая бумаги от любопытного взора приятеля. — У них до прихода войск московских письменности своей не было. Дикари они были.

— Да и у славян ее також не было своей! — отчаянно вздохнул Петька, привставая напрасно на локте и вытягивая шею так, что очки его чудом держались на кончике носа. — Забыл, что ли, уроки истории у Гурия — «говорящей головы»? Монахи константинопольские нам азбуку сотворили. Тезка твой, Константин, окрещенный Кириллом!

— Тебе, Петенька, эта азбука во вред пошла, — усмехнулся Кричевский. — Любопытен стал излишне. Прекрати в мои документы глаза запускать, не то в другое купе отселю! Чтобы косоглазие не развивалось!

— Вот, значит, как! — обиженно сказал Шевырев, надув губы, откидываясь навзничь на жесткую подушку. — А еще друг называется! Я-то думал, мы вместе будем распутывать этот клубок! Между прочим, я бы мог тебе пригодиться!

Полковник воззрился на приятеля с немалым удивлением.

— Твое соседство для меня факт весьма неожиданный, — сказал он. — Я еще не решил, как к нему отнестись. Одно только могу тебе сказать: ежели вздумаешь строчить в свою газету такую же ересь, как этот малороссийский щелкопер Короленко, я тебя к себе на версту не подпущу, хоть бы тебя самого вотяки с горчицей лопать начали. Моду взяли сочинять, как русские власти «инспирируют» политический процесс против инородцев! Словечко изобрели премерзкое такое… Я, между прочим, тоже представитель власти, а влачусь от любимой жены и дочери за тридевять земель киселя хлебать! С единственной целью: дознаться истины! Меня не касаемо, что там эти дураки губернские наворотили в следствии и суде, что Сенат дважды приговор кассировал! Сделаю, что смогу, хоть уже четыре года прошло…

— Ну, и делай себе на здоровье! — фыркнул Петька, точно кот. — Честь тебе и хвала! Но ведь потребовал же публично господин Победоносцев переселения всех вотяков в Сибирь! А Короленко, между прочим, дельно пишет, и следствие Сарапульское на чистую воду выводит! Он непременно на суде должен быть, вот мы с ним и познакомимся.

— Не имею желания! — буркнул Кричевский, опять углубляясь в чтение. — Мне эти господа революционеры вот уже где… Насмотрелся, пока полицейской частью начальствовал[5]. И запомни, Петенька: ежели бы власть действительно захотела инспирировать какой-либо процесс, все бы так чисто сделали, что ты первый бы во все поверил! А здесь просто глупость, нерасторопность полицейских чинов, да неумение работать — а выводят из этого необходимость революции.

Некоторое время они лежали молча, слушая стук колес. Вскоре уже вовсе стемнело. Константин Афанасьевич все читал, вникая в скудные материалы, переданные ему в спешке в Департаменте, подчеркивал карандашом, ставил вопросы на полях. Петька дулся, потом стал посапывать, и уже всхрапнул раз-другой, когда Кричевский потянул его за рукав.

— Ага! — блеснув очками, тотчас очнулся журналист, будто и не спал вовсе. — Поделиться захотелось?! А я вот не буду слушать!

— Да тут загадка на загадке, в этом Мултанском деле! — озабоченно сказал полковник. — Я всегда с сыщиками своими кумекаю. Одна голова хорошо, а две лучше. Да где их здесь возьмешь? Давай хоть тебе расскажу. Может, что дельное на ум придет. Чайку вот только велю принести…

— Я сам, сам кликну! — подхватился с постели Петька. — Только давеча в Окуловке стояли, кипяток, должно, не остыл еще! Ты думай, Костинька, умненький наш! Думай — и мне рассказывай!

— Дело все свершилось четыре года тому, еще при покойном императоре Александре Александровиче, — под стук колес начал свое повествование Кричевский, изредка сверяясь с записями. — Тогда были, если помнишь, подряд два неурожайных года, а летом по Волге и Каме пошел косить народ тиф.

— Как же, как же! — заблестел в полутьме купе очками Петька, улегшись на живот и облизываясь в предвкушении. — Я еще статьи писал о беспроцентных «хлебных ссудах» и злоупотреблениях, с ними связанных.

— Не перебивай, — сердито велел полковник. — Так вот, в Старотрыкской волости Малмыжского уезда тифа не было, и урожаем их Бог не обошел. Есть в этой волости две вотяцкие деревни — Старый и Новый Мултан. Версты две меж ними по лесной дороге. Я у топографов в Генеральном Штабе был, успел кроки на кальку снять. Вот, смотри. В Старом Мултане семьдесят семь вотяцких дворов и сорок русских. А вот тут, по соседству, далее по той же дороге, верстах в трех от Старого Мултана, русская деревня Анык.

За Аныком дорога делает изрядный крюк верст в восемь, в обход леса и топи, с выходом даже к полотну железной дороги, и подходит к другой русской деревне Чулья. А вот здесь, предположительно, между Аныком и Чульей, напрямки есть лесная тропа через топкое место. На карте Генерального Штаба, естественно, не обозначена. По ней путь удобно срезать.

Во второй половине дня пятого мая 1892 года некая крестьянская девица Головизнина, тогда еще шестнадцати лет отроду, живущая в деревне Анык, направилась к своей бабке в деревню Чулья. Сейчас-то ей двадцать уже, замужем, поди. Пошла она тропою, и в четверти версты от околицы своей наткнулась на мужика, лежавшего поперек тропы. Мужик одет был в темно-коричневые штаны, рубаху в синюю полоску, на ногах — лапти, за плечами — котомка. Лежал он, судя по материалам дела, на животе, хоть я так до конца и не разобрался. И не просто так лежал, а на голову себе натянул «азям». Зипун или кафтан в тех местах есть такой мужицкий, с подпояскою. Вот он этим азямом как бы укрылся. Место там топкое, болотистое, чтобы ноги не мочить, крестьяне настелили там бревнышек, на манер наших деревянных тротуаров. Человек лежал себе прямо на этих бревнышках, причем ноги и плечи свешивались, едва касаясь луж справа и слева от гати.

Эка невидаль, пьяный мужик: решила девица Головизнина. Проспится себе и дальше пойдет. Перескочила она через мужика, да и пошла себе к бабке на блины, и думать про него забыла.

На следующее утро, шестого мая, Головизнина отправилась обратно, из Чульи в Анык. На том же самом месте она опять увидела ничком лежащего мужика. Только теперь пола азяма была откинута с плеч, и ясно было видно, что у тела отсечена напрочь голова. Там, где должна была быть шея, чернела кровавая рана. У меня были подобные дела, я это зрелище ясно представляю.

Девица, разумеется, припустила с визгом к дому, а уж полицию вызвал ее отец.

Первый полицейский появился у трупа… когда бы ты думал? Не в тот же день, нет! Это тебе не столица! И даже не на следующий день! Первый полицейский посетил сие мрачное место лишь 8-го мая около полудня! Это был волостной урядник Соковников. Вместе с сотским деревни Анык, Сосипатром Кобылиным, они осмотрели тело и организовали… только не смейся… охрану места происшествия! Это на третьи-то сутки! При этом крови вокруг они не видели, и голову, несмотря на розыски не нашли.

— Милое дельце! — поежился Петька Шевырев. — В газетах-то все это несколько благолепнее представлялось!