Мултанское жертвоприношение - Сергей Лавров

В середине мая караулившие временное захоронение мужики стали жаловаться на запах. Помощник пристава, оставленный в селе следить, чтобы никто не вскрывал до приезда доктора тело Матюнина (назовем его пока так, для рабочей версии), приказал тело выкопать и подкинуть в яму снега. Во время исполнения этого приказа кому-то пришла в голову идея не просто опять закопать тело, а устроить над ним настил из досок. Благодаря этому можно было не бояться повредить труп при последующем выкапывании. Помощник пристава идею одобрил, и труп при повторном захоронении положили под доски.

Лед во временном склепе постепенно подтаивал, и через десять дней под досками образовалась пустота. Во время сильного ливня одна из досок треснула, и грязь затопила могилу. Начальник этих многочисленных эксгумаций приказал снова извлечь тело на поверхность, привезти поболее льда и снегу, и опять захоронить убитого. Да, да, милейший! Не морщи нос свой! Таковы будни следствия!

В начале лета в Старый Мултан наконец-таки приехал уездный врач по фамилии Минкевич. Не будем укорять его, ведь тиф шел по Малмыжскому уезду. Он и спешил, в первую голову, к живым. А врач один на весь уезд! Вот о чем бы господину Короленко надобно писать, а не об полицейском произволе… Да на этом имени, понятно, не сделаешь. Это всем уже оскомину давно набило. Четвертого июня, ровно через месяц после убийства, Минкевич провел вскрытие тела Конона Матюнина. Тут-то и начинается главная загадка.

Выяснилось, что помимо отрезания головы, над телом были осуществлены и иные, весьма непростые манипуляции. На трупе был обнаружен обширный и глубокий разрез, начинавшийся в верхней части тела, шедший вдоль спины и достигавший пятого ребра. При нанесении этого разреза были разрублены ключица и пять ребер в самой толстой их части, рядом с позвоночником. Помимо этого, полностью были разделены довольно толстые в этом месте мышцы спины. Разрез сей был причинен не единичным ударом топора или кавалерийской шашки, а явился следствием нескольких последовательных ударов.

Упомянутое повреждение не было обнаружено ранее по той причине, что его полностью скрывала нательная рубаха погибшего. То есть, ни урядник Соковников, ни пристав Тимофеев при осмотре тела ничего подобного не заметили.

— Разве это возможно? — не поверил Шевырев.

— Возможно для урядника. Ему такие вещи в диковинку. А вот для пристава — маловероятно. Хотя, как говорится, и на старуху бывает проруха. Я однажды отсеченного уха при осмотре не заметил. Волосы у покойницы были длинные, лицо разбито все в кровь… Ну, да это дело прошлое, тебе неинтересно. Вернемся к нашим Мултанам.

При вскрытии грудной полости выяснилось, что сердце и оба легких отсутствуют. Другими словами, эти органы были извлечены через разрез в верхней части тела. В акте вскрытия доктор Минкевич особо подчеркнул, что внешний осмотр не позволял установить факт извлечения органов. Это его пристав попросил, не иначе. Другими словами, труп отнюдь не разваливался на части, и разрез в верхней области спины был сравнительно небольшим, не более вершка длиной.

Доктор зафиксировал отсутствие ран на животе. На ногах погибшего Минкевич обнаружил следы сдавливания.

На основании результатов осмотра Минкевич заключил, что причиной смерти Матюнина послужило отсечение головы. По времени нанесения это было первое ранение. Рассечение торса и извлечение органов из грудной полости было осуществлено позже, но примерно в то же время, что и отсечение головы. Свою точку зрения Минкевич обосновал следующим логическим заключением: чтобы извлечь органы из грудной клетки, края раны в верхней части туловища надлежало широко раздвинуть. Это можно было сделать без особых усилий до тех только пор, пока подвижность ее краев не ограничило трупное окоченение. В принципе, приложив известное усилие, края раны можно было раздвинуть и потом, когда труп уже находился в состоянии окоченения, но в этом случае разрез обратно не сомкнулся бы, а так бы и остался в раскрытом виде. Нательная рубаха в этом случае не смогла бы скрыть сильной деформации тела, и на это, вне всякого сомнения, обратили бы внимание полицейский и сотский, появившиеся у тела Матюнина восьмого мая. Поскольку тело не выглядело деформированным, значит, края раны после извлечения органов вернулись в исходное положение, а это было возможно только в том случае, если труп не находился в состоянии окоченения. Между убийством Матюнина и извлечением его органов прошло не более двенадцати часов — таково было заключение врача.

Кричевский сделал паузу, отхлебнул давно остывшего чаю. Свеча в фонарике Петьки Шевырева догорела и погасла, в купе стало темнее.

— Сам понимаешь, — размеренным голосом продолжил статский советник, — если до паталогоанатомического исследования трупа Матюнина версия о ритуальном убийстве воспринималась большинством должностных лиц уездной полиции с известною долею скепсиса, и над приставом Тимофеевым подсмеивались многие, то теперь необычный характер преступления стал очевиден всем. Для полицейских не составляло секрета то обстоятельство, что в Старом Мултане многие вотяки сохраняют верность традиционным верованиям отцов своих, для чего сооружают во дворах специальные молельни, так называемые родовые шалаши, «куа». Еще до осмотра и вскрытия тела Матюнина пристав Тимофеев с волостным старшиною Попугаевым посетили в Старом Мултане дом девяностолетнего Андрея Григорьева. У него расспрашивали про верования вотяков, про то, каким образом он лечит людей и прочее. На кривой козе, в общем, подъезжали. Григорьев этот, вотяцкое прозвище которого Акмар, хитрая каналья, разумеется, понимал, куда дело клонится. Еще бы не понять, коли за околицею в яме покойник безголовый который день лежит! Вот Григорьев-Акмар и отвечал ласково так приставу с волостным старшиною, что уже несколько лет обезножел, из дому никуда не ходит, никогда вотяцким шаманом «бодзим-восяся» или жрецом «вэщащь» не был, и людей лечить не умеет. Сказал также, что дети его умерли, и живет он с племянником.

После визита пристава, семнадцатого мая приехал в Вуж-Мултан из уездного города Малмыжа помощник окружного прокурора Раевский. Выяснить ему удалось следующее: в деревне существуют два родовых шалаша «куа», в которых вотяки приносят жертвы покровителям своих родов «воршудам». Слово это означает дословно «хранители счастья». Нечто вроде давно ушедшего почитаемого при жизни предка. Поскольку у каждого рода предки разные, то вотяки для поклонения «воршудам» не собираются в одну большую церковь «будинхво», которые у них тоже могут быть, но в Старом Мултане отсутствуют. Каждый род молится своим «воршудам» в своем родовом шалаше «куа» и в чужие шалаши не ходит.

В деревне проживает два рода вотяков — учурки и будлуки. Учурков там 13 семей, будлуков — 64 семьи. И еще, как я говорил, около сорока семей живет русских.

— А православная церковь там имеется? — спросил Петька, захватив в кулак изящный серебряный крестик на гайтане.

— Церковь существует уже около сорока лет, и батюшка проживает там же, — ответил Кричевский, перебирая бумаги в поисках запропастившегося листа, который он подобрал, наконец, с полу вагона.

— Как же он мирится с язычеством? — удивился Шевырев. — Я-то полагал, что язычество — это где-то так далеко, куда в неделю не доскачешь!