Флейта гамельнского крысолова - Мария Спасская

Он ликвидирует их тихо, четко, без шума и паники, одного за другим, так, чтобы и пикнуть не успели. Потому что от них и есть самое настоящее зло. Все добрые люди уже спят, а эти привечают бандитов, кормят, поят, ибо ушедшие в горы подонки – их родственники, и по-другому эти якобы мирные граждане поступить не могут. Поэтому стариков, детей и глупых баб лучше устранить, чтобы некому было принимать спустившихся с гор абреков.

Термит отошел от очередного дома, где только что ликвидировал очередной возможный притон бандформирования, и, убирая веревку в карман, почувствовал, как снова вибрирует рация.

– Термит на связи. Прием.

– Да блин, Термит! Где тебя, дебила, носит? Тебя только за смертью посылать!

За смертью. Это верно. Со смертью Термит на короткой ноге. Он ходит с ней рука об руку. Его сердце не учащает удары, когда Термит сеет вокруг себя смерть. Ведь он солдат, солдат-термит, и должен устранять врагов колонии. Что он и делает. Он просто выполняет свой долг.

– Где водка, гад? Марчик вот-вот приедет!

– Сейчас принесу, – бесстрастно отозвался Термит, нажимая отбой.

Он свернул к поселковому лабазу и у ворот увидел мотоцикл Марчика. И в следующий момент силуэт командира воинской части мелькнул в освещенном проеме окна жилого дома владельца лавочки, после чего в окне показалась закутанная в черное хозяйка, торопливо задергивая шторы. Неслышно ступая, Термит прошел мимо глухо заворчавшей собаки, так и не сделавшей в его сторону ни единого движения, приблизился к дому барыги и замер под распахнутым окном, прислушиваясь.

– Патроны нам нужны, сам знаешь, воевать парням в горах совсем нечем, – глухо говорил торгаш. – Но цену, полковник, назови разумную! Таких денег, как ты просишь, мы и за год не соберем.

– Не хотите – как хотите, – безразлично протянул Марчиков, и Термит услышал, как зазвенело сгребаемое в пакет железо. – Ты, Ахмет, понимать должен, чем я рискую. Деньги что? Мусор! Как пришли, так и уйдут, жалеть их нечего. А вот эти самые патроны я у своих солдат забираю. Эти пули должны были попасть в твоих сыновей, а убьют моих ребят. Я тебе жизнь твоих детей принес, а ты деньги жалеешь. Если узнают, что продаю боеприпасы, а тем более кому продаю, пойду под трибунал.

«Не пойдешь», – про себя усмехнулся Термит, доставая из кармана заветную веревку и отходя к плетню, около которого привалился мотоцикл полковника. Занял позицию чуть в стороне, под раскидистым грецким орехом, и, перехватив удавку на изготовку, приготовился ждать. Марчик был враг, враг внутренний, подтачивающий термитник изнутри.

Прямая угроза колонии, и выход тут был один – устранить предателя.

Ждать пришлось недолго. Скрипнули дверные петли, выпуская на крыльцо квадрат желтого света, в котором показался темный силуэт полковника Марчикова. Хлопнула, закрываясь, дверь. Заскрипели по гравиевой дорожке тяжелые шаги, и, напевая под нос что-то бравурное, командир воинской части устремился к мотоциклу. Но дойти до транспортного средства так и не успел, опрокинутый на спину подскочившим сзади Термитом, сдавившим шею неприятеля мертвой петлей. Марчик всхлипнул и, дернувшись, затих. Термит обыскал карманы, извлек из форменных полковничьих брюк пачку евро, вынул из багажной сумки мотоцикла три бутылки водки и тенью скользнул в сторону военного городка.

Смерть командира списали на бандитов, заодно поквитавшихся и с мирными жителями, не желающими им помогать. То, что орудовали удавкой, тоже было вполне объяснимо – у засевших в горах бандформирований мало патронов, они их берегут и стараются не тратить без крайней нужды. Всех немало удивило, что убийство полковника пытается взять на себя Термит, в доказательство предъявивший шнур от парашютной стропы. Само собой, парнишку пришлось комиссовать, поместив в лечебницу, где, как очень надеялись сослуживцы, неплохому, в принципе, парню вправят мозги на место.

* * *

Москва, наши дни

– Ну-с, и что мы имеем в сухом остатке? – Следователь Захарчук сосредоточенно почесал гладкий лоснящийся лоб и вскинул на нас с Сириным водянистые глаза в кровавых прожилках. – Сердечный приступ при ограблении. И, что особенно радует, – следователь довольно пожевал губами, – мы имеем в наличии грабителя.

– Нет.

Роман Сирин лениво поднялся и подошел к следователю.

– Ни разу нет, – добавил он, не отводя пристального взгляда от одутловатого лица бывшего сослуживца.

– Чего нет-то? – насупился Захарчук.

– Не имеем мы грабителя, Алеша. Адвокат Михаила Девочкина двумя руками ухватится за полное отсутствие у следствия прямых улик. Ни пальчиков на предметах интерьера, ни следов пребывания обвиняемого в комнате убитого. Ни-че-го. Лишь только твое горячее желание как можно скорее спихнуть дело в суд и укатать бедолагу лет на десять.

– Что это ты горой стоишь за этого Девочкина? – прищурился следователь. – Он тебе денег дал?

Не в силах удержаться, я прыснула в кулак. Я знаю Рому Сирина так же хорошо, как и саму себя, и подобное утверждение мне показалось бредом. Рома и взятка – понятия несовместимые. Нет, взятки Рома, конечно, давал, это было. Но чтобы брать? Хихикнула и тут же притихла, поймав на себе разъяренный взгляд следователя.

– Я с Девочкиным не разговаривал, – сухо обронил Сирин.

– Это ничего не значит. – От злости Захарчук слова буквально выплевывал. – Ты мог пообщаться с его родней и получить деньги от них.

– За что?

– Как за что? За то, что ты заморочишь мне голову и убедишь в невиновности их родственника. А уголовник в благодарность тебе шепнет, где припрятал похищенный камушек.

– Зачем это Девочкин сдаст мне камень? – удивился Сирин. – Разве для этого он его воровал?

– Чтобы выйти на свободу, не только камушек, маму родную сдашь. Раз уж не получилось выбраться сухим из воды. Девочкин еще украдет, а ты вернешь пропажу страховой компании, и все будут довольны.

Камушек, о котором велась речь, был увесистым алмазом в пятьсот сорок карат, оцененным страховой компанией в приличную сумму и за свои размеры и чистоту именовавшимся «Уникумом». «Уникум» принадлежал корпорации «Архангельские алмазы» и приехал в Москву на международную выставку в чемодане Петра Архарова, числящегося заместителем генерального директора архангельской корпорации. Все это мы с Сириным узнали сегодня утром, когда тащились по Москве в пробках к управлению полиции. Сидя за рулем белоснежного, любовно намытого «Вольво», представитель страховой компании деловито вещал:

– Все в этом деле странно. Выставка проходит в Манеже, и номер у Архарова был забронирован в «Национале», что довольно близко к месту проведения мероприятия. Не понимаю, какая нелегкая понесла господина Архарова в паршивенький отель на Чистых прудах?

Паршивенький – неправильное слово. Скорее – отель скромный. К тому же, как по мне, Чистые пруды – одно из красивейших мест столицы, так что, в принципе, я господина Архарова понимаю. Хотя, конечно, в плане охраны «Националь» надежнее. Но, судя по всему, Архаров не придавал значения таким пустякам, как безопасность, и, манкируя «Националем», для чего-то арендовал самый лучший номер в скромном отеле на Чистых прудах. Куда в день прибытия в Москву и заселился, чтобы рано утром быть обнаруженным в том же самом номере с разрывом сердца и без алмаза.