Страх перед страхом - Анна Малышева

– Тетя Таня, – нерешительно сказала девушка после паузы. – А вы не пробовали позвонить ее парню?

Последнее слово она выговорила с запинкой, как будто смутилась. Татьяна настороженно спросила:

– Ты знаешь о нем?

– Ну да. Мы встретились месяца два назад, на остановке, и Ира мне рассказала…

– Нет, Леонид ничего не знает о ней, – устало ответила Татьяна.

Она вдруг поняла, что смертельно хочет спать. А поспать не было никакой надежды – нужно готовить завтрак мужу, идти его будить, потом собираться на работу… И выглядеть не хуже обычного – как-никак, ее личные неприятности никого на службе не касаются.

– Леонид? – Женя произнесла это имя раздельно, по слогам. – Нет, она называла его…

И неловкая пауза. Татьяна насторожилась:

– Женя, что ты сказала? Это был другой парень, да?

– Ну… Да…

Татьяна узнавала ее обычную манеру разговора – Женя всегда немного запиналась, когда речь заходила о щекотливых вещах – о парнях, например. И она прекрасно знала: если девушку напугать, держаться слишком требовательно и строго, Женя вообще ничего не скажет – замкнется, уйдет в себя и замолчит. Дочь как-то призналась ей, что у подружки очень строгие родители. Скорее, даже суровые. Татьяна и сама несколько раз замечала синевато-желтые потеки на лице у Жени и даже спрашивала, откуда эти синяки. Женя смущенно отвечала, что ударилась во время урока физкультуры. О том, что на самом деле ее бил отец, рассказала ей дочь. С тех пор Татьяна очень жалела девушку, всегда, когда Женя приходила к ним, старалась ее подкормить, хотя та была не из нищей семьи, одевалась прилично и у нее всегда были карманные деньги. Однако таков уж был первый импульс – накормить несчастную девочку. Но уж если Женя замыкалась, расшевелить ее не могли никакие пироги и конфеты.

– Женечка, – как можно ласковее и спокойнее произнесла Татьяна, стараясь совладать со своим волнением. – Я об этом парне ничего не знаю. Понимаешь, последнее время у нее был какой-то приятель, вроде бы как жених… Его зовут Леонид. А как звали того?

– Я не знаю, – быстро ответила та.

– Но ты же сказала – она тебе называла имя!

Пойманная на лжи, Женя замолчала. Татьяна слушала тишину в трубке и снова ощущала неприятное покалывание в области сердца. Она сама удивлялась, сколько мыслей стремительно неслось в ее голове – причем одновременно. Опасение слечь в постель с сердечным приступом. Тревога за то, что не успеет разбудить мужа, а ведь тот уже проспал намного больше положенного, ему пора быть на ногах и пить кофе – вот тут, за этим столом. Мысли о том, что сегодня на работе от нее будет мало проку. Крохотная мыслишка – скорее, сожаление – о том, что она вчера пролила чай на свою светлую юбку. Придется нести в чистку, и когда вернут вещь, неизвестно… И главное – молчание Жени. Почему та упорно молчит? Повесила бы трубку, в конце концов. Всегда можно найти предлог – нет времени, например…

Но Женя вдруг откликнулась:

– Тетя Таня… Я правда не помню, как его звали. Может, Ира и назвала имя, только я не могу припомнить. Точно не Леонид. Я бы запомнила.

– Но что-то же ты запомнила? – возразила Татьяна. – Если не имя, то что-то другое! Кто он такой? Чем занимается? Где они познакомились?

Каждый вопрос отдавался в ней мучительным эхом. Ведь сама она об этом парне не знала ровно ничего… До определенного момента она просто считала дочь сущим ребенком, который вообще не может интересоваться парнями. Леонид был первым – для нее. Видимо, не для Иры.

– Ну… – протянула Женя. – Она сказала, что у нее есть парень, и она… Ну… Вроде любит его.

– И это не Леонид?

– Нет-нет.

– Что еще она рассказывала?

После паузы Женя призналась, что не может сейчас говорить, папа с мамой уже встали, а ей самой пора на работу. Если «тетя Таня» не против, она сейчас положит трубку, а вечером, к концу рабочего дня, позвонит ей из города и расскажет все, что сможет вспомнить.

– Если честно, я сейчас не могу собраться с мыслями, – призналась она. – Ира говорила со мной всего минут десять… Она так торопилась!

– В институт?

– Нет, это было уже после шести вечера. Мы встретились в центре, она ждала троллейбус, ехала куда-то в сторону Тверской…

И, не простившись, никак не предупредив, Женя неожиданно положила трубку. Татьяна несколько секунд послушала гудки, потом сделала то же самое. И отправилась будить мужа.

– Леша, – она потрясла его за плечо, – пора, ты уже проспал.

– Сколько время? – ошеломленно откликнулся Алексей.

– Почти полвосьмого.

Тот полежал, обдумывая услышанное, потом резко сел и уставился на жену:

– Сколько?!

– Да вставай же, завтрак готов! Сколько можно валяться?!

Она покривила душой, предпочитая сделать вид, что это муж виноват в том, что проспал. Татьяна знала – за те несколько минут, пока муж умоется и побреется, она успеет сделать яичницу. Ничего другого Алексей не признавал, хотя у него и были проблемы с желчным пузырем.

– Я опоздал! – крикнул он и понесся в ванную комнату.

Татьяна на минуту присела на край постели. Ей совершенно некстати вспомнились первые годы их супружеской жизни. Комната в коммуналке, посеревшие от времени обои, щелистый паркет. Алексей, каким он был тогда, – стройный, загорелый, еще не бросивший свои летние походы на байдарках. Совсем не тот человек, который сейчас думал только о работе, деньгах, о том, с каким счетом «Реал» (Мадрид) выиграл у «Манчестер Юнайтед»… И все-таки – тот самый мужчина. Который, несмотря на прожитые вместе двадцать лет, пока еще любил ее. И был рядом. И если даже не все понимал, то оставался единственным, на кого она могла положиться… Ее мужем. Отцом ее дочери. Тем самым парнем, в которого она когда-то влюбилась… И сейчас ей почему-то было его очень жаль.

Татьяна вскочила и побежала на кухню готовить яичницу.

За завтраком они наскоро обсудили создавшееся положение. Муж высказывался, как всегда, неопределенно. Конечно, его тоже тревожило столь долгое отсутствие и молчание дочери. Но он советовал подождать еще немного. Например, до вечера. И потом уж начать действовать.

– Как ты собираешься действовать? – спросила она, наливая ему вторую чашку кофе и бросая туда три ложки сахара – несмотря на все ее просьбы, Алексей по-прежнему употреблял сахар вместо заменителя.

Тот схватил чашку и обжигаясь, заявил, что нужно будет обзвонить всех ее друзей.

– Уже почти всех обзвонила, – ответила Татьяна, наблюдая за попытками мужа сделать глоток.

– Ну, тогда… – Он поставил чашку и бросился в прихожую: – Все, бегу, иначе…

Что будет иначе – она прекрасно знала и без него. Иначе – штраф за опоздание. Иначе – унизительный, хотя к серьезным последствиям не ведущий, выговор от начальства. Иначе – депрессия. Она давно уже уяснила, что работа, которую муж нашел год назад, – весьма высокооплачиваемая и очень изматывающая – поработила его целиком. Алексей все меньше интересовался домашними делами. Они оставались на ее шее, хотя Татьяна и сама работала, просчетов и прогулов ей тоже никто не прощал. Но ее скромная зарплата редактора почти незаметно растворялась в общем бюджете. Она никогда не могла чувствовать себя наравне с мужем. И потому добровольно взяла на себя все домашние обязанности и заботы о дочери. В результате… Татьяна поняла, что Алексей давно воспринимал подросшую дочку, как необходимую и любимую деталь интерьера – кресло, например, или телевизор. Когда он в последний раз говорил с ней о чем-то, кроме телепрограммы? Когда Ира исчезла – он, конечно, искренне обеспокоился. Но сходить с ума и бить во все колокола у него сил и времени не оставалось. «И это опять целиком моя обязанность, – подумала женщина, помогая мужу найти зонтик – на улице было пасмурно. – Что ж, это справедливо. Он обеспечивает семью, я обеспечиваю покой ему самому… Многие мечтали бы о таком раскладе…»