Любви навстречу - Мари Клармон

– Знаешь, когда слуга доложил, что внизу меня ждет дочь Эзме, я сразу поверила. Как будто давно ждала тебя. – Ивонн ненадолго задумалась, перебирая кончиками пальцев грани хрустального бокала. – Мне всегда казалось странным, что вы с твоей матерью умерли практически одновременно. Конечно, все мы смертны, но в этой внезапной двойной трагедии было что-то противоестественное. Следует учесть и то, как герцог обращался с Эзме. Она успела посвятить меня в некоторые подробности. Незадолго до конца.

Услышав эти слова Ивонн, Мэри чуть не проговорилась, но вовремя прикусила язык. Никаких откровений. Ни с кем. Это слишком рискованно. Еще неизвестно, согласится ли Ивонн приютить ее.

– Мы непременно сходим на кладбище. Положим свежие цветы на твою могилу, – с горечью продолжала Ивонн. – Я там часто бываю. Ты похоронена рядом с матерью.

– Мой отец – чудовище, – буркнула Мэри.

– Господи, какое счастье, что ты жива и пришла именно ко мне.

– Мама доверяла вам, как никому другому.

Ивонн печально улыбнулась.

– Эзме Даррелл умела дружить. Герцог запрещал ей встречаться со мной, но она приходила сюда тайком.

У Мэри болезненно сжалось сердце. Точно так же, тайком, мать говорила ей про Ивонн, про ее доброту и великодушие. Говорила так, словно предвидела страшное будущее и объясняла дочери, к кому следовало обратиться за помощью.

Ивонн вдруг резко подалась вперед и сказала:

– Дорогая, объясни, что же все-таки произошло?

– Я… – Мэри ужасно хотелось выложить всю правду – от начала до конца. Но она преодолела искушение и проглотила слова, уже готовые сорваться с губ. – Я не могу…

Ивонн шумно вздохнула.

– Тогда хотя бы скажи, где ты была все это время.

– На севере Англии, – хрипло пробормотала Мэри и быстро сделала большой глоток вина, на сей раз не расплескав ни капли.

Ивонн явно не удовлетворил такой ответ.

– Понятно, – кивнула она, откинувшись на спинку кресла. – А твой отец знает, что ты жива?

Знает ли отец? Конечно, знает. И он будет охотиться за ней, чтобы вернуть в ад, из которого она чудом вырвалась.

– Он сам отправил меня туда, – прошептала Мэри.

– Куда именно? – Ивонн с силой сжала свой бокал, так что побелели костяшки пальцев. – Куда он тебя отправил?

Мэри молча покачала головой и отвернулась. Ей не хотелось воспоминать о пережитых ужасах.

– Поверь, я не сделаю тебе ничего плохого, – сказала Ивонн. – И другим не позволю.

Мэри смотрела в камин, но не видела огня. Перед ее мысленным взором возникли невыносимо отчетливые картины. Приют… Надзиратели… Искалеченное тело матери у подножия лестницы… и отец – невозмутимый и беспощадный.

– Вы хотите знать, куда он отправил меня? – глухо произнесла она. – В сумасшедший дом, Ивонн. Он отправил меня в сумасшедший дом.

Эдвард чувствовал себя разбитым и опустошенным. Он устал от бесконечных ночных эскапад и хотел просто сесть в уютное мягкое кресло и отдохнуть – ничего более. Вероятно, ему не стоило приезжать к мадам Ивонн.

А куда стоило? Он уже везде побывал, перепробовал все возможные развлечения, но так и не смог избавиться от призраков прошлого. И сейчас у него в ушах снова зазвучал полный ужаса девичий крик. Крик этот вот-вот поднимется до пронзительной верхней ноты – и утихнет. Но потом непременно вернется. Как же спастись от наваждения? Неужели оно никогда не кончится?

Пытаясь избавиться от мрачных мыслей, Эдвард взял со стола бокал, сделал глоток бренди и обвел взглядом обитую кремовым шелком гостиную. У дальней стены на диване сидела белокурая молодая особа в шафрановом платье с глубоким декольте. Перехватив взгляд Эдварда, она выпрямилась и расправила плечи, демонстрируя пышный бюст. Когда-то такое зрелище не оставило бы его равнодушным, но теперь, увы, навевало скуку и не сулило ничего, кроме очередной потерянной ночи.

Эдвард вздохнул. Его не покидало ощущение, что он двигался по замкнутому кругу от одного разочарования к другому. Тем не менее он не настолько разуверился в жизни, чтобы стать затворником. Остаться наедине со страшными воспоминаниями? Нет, это не выход.

Его мать выбрала такой путь и теперь медленно, но верно гибла в опиумном дурмане. Эдвард не собирался идти по ее стопам. Слава богу, у него хватало ума не повторять ошибок хотя бы одного из родителей.

Блондинка направилась к нему, шелестя шафрановыми юбками. Ее светлые локоны задорно подрагивали у нарумяненных щек в такт походке.

– Вы позволите составить вам компанию, ваша светлость?

«Ваша светлость»? Интересно, по каким признакам она определила, кто он такой? Решительно все здешние девицы моментально узнавали Эдварда, даже если никогда раньше его не видели. Словно у него на лбу было клеймо – точно такое же, как на его репутации. Но с клеймом или без – он очень щедро платил за услуги, чем обеспечивал себе радушный прием.

Блондинка остановилась перед Эдвардом, и тут рядом с ней словно из-под земли возникла еще одна жрица любви – жгучая брюнетка. Она томно улыбнулась и с хрипотцой в голосе спросила:

– Может быть, ваша светлость желает провести время с нами обеими?

Раньше он, конечно, ответил бы «да». Но сейчас пожал плечами и пробормотал:

– Боюсь, я не в настроении.

– Ваша светлость почувствует себя гораздо лучше, если воспользуется вот этим превосходным средством, – мечтательно произнесла блондинка и с явным нетерпением взяла одну из разложенных на столе опиумных трубок. – Позвольте, я раскурю ее для вас.

– Мы раскурим, – поправила брюнетка.

Эдвард не употреблял опиум ни в каком виде и ни при каких обстоятельствах. Он слишком хорошо знал, какие опасности таит в себе пристрастие к этому зелью. Оно превращало людей в рабов, лишало их воли, отнимало жизненные силы и в конце концов убивало душу.

Нет-нет, боже упаси! Такой участи не то что себе – врагу не пожелаешь!

Между тем девицы сделали по затяжке и заулыбались, ожидая, что Эдвард последует их примеру. Но он отрицательно покачал головой и отступил на шаг, отворачиваясь от струек дыма, плывших по комнате и извивавшихся в отвратительно бесовской пляске.

– Ваша светлость… – Блондинка кокетливо надула пухлые губы. – Неужели вы собираетесь покинуть нас?

– Мы этого не вынесем, – жеманно проворковала брюнетка.

Эдвард почувствовал, что больше не в силах находиться здесь ни минуты. Не в силах вдыхать тошнотворный дым опиума. Не в силах слушать фальшивые речи. Не в силах притворяться спокойным и безмятежным.

Хотя, если вдуматься, вся его жизнь – сплошное притворство. Театр одного актера. Спектакль для всякого, кто, глядя на него, думает о его отце. То есть для всех – включая его самого. Глядя на себя в зеркало, Эдвард вспоминал отца, поэтому терпеть не мог зеркала.