Рецепт на тот свет - Далия Трускиновская

— Герр Струве, зачем так волноваться? — спросил Маликульмульк, забеспокоившись, что старику от воспоминаний может стать дурно.

— Я не волнуюсь! Я хочу объяснить вам, что произошло! — воскликнул герр Струве. — Карл Готлиб, воды мне и лавровишневых капель! Слушайте — вот веревочка. На одном конце — российская императрица, на другом — бедный еврей, который забрел в Ригу неведомо откуда и даже поселился не со своими сородичами, а с латышами. Как бальзам Кунце попал к государыне? Как, я вас спрашиваю?

— Вы хотите, чтобы я размотал веревочку? — спросил Маликульмульк, которому и самому стало любопытно. — Извольте. Посоветовать государыне принять бальзам могла только приближенная к ней особа или кто-то из рижских аристократов, с кем она беседовала в те несколько дней, что провела в Риге.

— Верно! Вы идете верным путем! А откуда бы этому предполагаемому аристократу знать о существовании бальзама Кунце?

— Кто-то рассказал ему… да, пожалуй, не только рассказал, но и поил его этим бальзамом, причем не безуспешно… Я прав?

— Вы правы, герр Крылов. Кому мог доверить ратсман или барон свое драгоценное здоровье?

— Врачу. Или же аптекарю.

— А для чего врачу или аптекарю рекомендовать своему пациенту лекарство, изготовленное по непонятному рецепту неведомо кем? Какой в этом резон? Все еще не понимаете? Вспомните — на той стороне Двины, на Клюверсхольме, потихоньку работает маленькая фабрика, и оттуда привозят в крепость и в предместья штофы с бальзамом. Принадлежит она Семену Лелюхину или кому-то из его приятелей — неважно. Чего недостает этой фабрике, чтобы дело развернулось вширь? Не поняли еще? Славы и легитимности! Да! Вот почему Семен Лелюхин, богатый человек, изобрел эту интригу! Он понял, что на бальзаме Кунце можно делать огромные деньги! Он заплатил аптекарю — знать бы, кому из нас! — чтобы аптекарь предложил зелье кому-то из ратсманов или бургомистров. Возможно, и этот ратсман тоже получил немалую сумму, чтобы подсунуть бальзам Кунце государыне. Она захворала очень кстати, герр Крылов, очень кстати!

— А отлично придумано, — заметил Маликульмульк. — Слово государыни дороже золота, да только вот что странно. Вы сами, герр Струве, сказали, что пресловутый «белый бальзам» — отменная крепкая настойка для любителей выпить. А судя по тому, что государыня изволила его хвалить, он ей все же помог. Значит, он имеет целебные свойства?

— Тут есть еще одна тайна, герр Крылов. Мы, аптекари, как вы понимаете, пытались узнать, что за болезнь приключилась с императрицей, от чего ей так успешно помог бальзам. Так вот — она им воспользовалась для растирания спины! Но мы это узнали уже больше недели спустя после ее отъезда. А по Риге уже был пущен слух, что государыня пила бальзам Кунце и осталась очень довольна. Разумеется, спрос на бальзам вырос — и его покупали не для попойки, а для лечения. Тут мы, аптекари, заявили о своих правах, и началась истинная война с Лелюхиным. А теперь я должен вспомнить, я должен вспомнить…

Вошел Карл Готлиб со стаканом воды и пузырьком, старый аптекарь велел отсчитать тридцать капель и, морщась, выпил лекарство.

— Я, кажется, утомил вас, герр Струве, — сказал Маликульмульк, хотя ему и хотелось дослушать историю с бальзамом.

— Нет, ничуть. Я рад, что его сиятельство желает получить верные сведения. Так вот, незадолго до того Петер Бирон стал курляндским герцогом… тоже, кстати, смешная история… Старого Эрнста Иоганна Бирона курляндцы признавать не желали, вы же знаете этих курляндцев — кровь немецкая, гонор польский. Государыня предложила им присягнуть в четырехнедельный срок, а кто не захочет — у того в имении разместят на постой русские войска. Мы здесь об заклад бились, кто из баронов продержится дольше всех, мы же узнавали новости от наших добрых товарищей — ведь и в Митаве есть Придворная аптека, аптека Льва, аптека Лебедя, и в Либаве — аптека Андреаса и Зеленая аптека, и в Гольдингене — Герцогская аптека! Казалось, насилу они смирились со старым Бироном — и тут он вздумал передать престол сыну Петеру, да и правильно вздумал — ему уж было чуть ли не восемьдесят лет. Так курляндцы опять, задрав носы, взбунтовались против Биронов, так что Петер в Митаве лишь женился, а потом сбежал чуть ли не в Париж и немало лет правил герцогством на расстоянии — о, на очень большом расстоянии!

Маликульмульк уж не знал, как прекратить эти исторические изыскания, но Струве сам опомнился.

— Вспомнил! — торжественно объявил он. — В год, когда Петер Бирон женился, — вот когда это было! Мы ведь писали письма в столицу, в Сенат, в Медицинскую коллегию — а ведь тогда наш барон фон Фитингоф еще не возглавлял этой коллегии! Он помогал нам позже, когда государыня нарочно вызвала его в столицу, чтобы сделать сенатором и поставить во главе Медицинской коллегии, а тогда он еще жил в Риге и всячески нам помогал — он тоже не любил выскочек. Нас послушали, и Семену Лелюхину запретили выпускать его бальзам. Но он не угомонился — это же выгодное дело, а он к тому времени уже открыто был хозяином фабрики, купил оборудование, купил травы и спирт, вложил в дело деньги. Он принялся писать в столицу и добился своего — на это ушло девять лет. Я думаю, что все это время фабрика работала, но без лишнего шума, а товар расходился тайными путями — те же трактирщики могли его брать, здешние помещики могли заказывать для себя хоть бочками. И вот в восемьдесят девятом, совсем недавно, Лелюхин добился права выпускать свой то ли белый, то ли желтый бальзам. Говорите что хотите, а фабрика все девять лет не стояла заколоченная — иначе как бы он сразу стал выпускать по пятнадцать тысяч бутылок в год? Мы опять пошли в наступление. Он не сдавался. Потом он умер, дело перешло к его сыну, сын тоже не хотел лишаться такого знатного дохода. В девяносто шестом году вышел указ — Лелюхину запретили торговать в Риге его бальзамом, а нам, аптекарям, позволили. А через год покойный государь издал особый указ, который нас немного смутил — он назывался так: «О продаже Рижского и Кунцевского бальзама за печатью Казенной палаты». Возможно, Лелюхины писали в столицу о двух видах своего бальзама, нам никто их посланий не показывал. Покойный государь разрешил Лелюхину делать свой напиток для продажи за море, и каждая пробка должна была быть помечена печатью Казенной палаты. На том наша склока вроде бы и завершилась, но я точно знаю, что бальзам с Клюверсхольма появляется в Риге, и мы об этом не раз писали в столицу. Вот так и скажите его сиятельству — Лелюхины нарушают указ покойного государя! Фу, вот теперь — все… где мой кофей?..

— Вам нельзя больше двух чашек, герр Струве, — напомнил Карл Готлиб.

— Убирайся… — голос внезапно сделался полупридушенным и хриплым.

Ученик поспешно вышел.

— Пожалуй, пойду и я, — сказал Маликульмульк. — Я утомил вас, герр Струве, простите ради Бога.

— Ничего, ничего… его сиятельство должен знать правду…

— Помочь вам перейти на диван? Позвать Теодора Пауля?

— Да, позовите, любезный друг. Я давно так много не говорил. Вы узнаете, что такое… настоящее молчание… узнаете, когда женитесь…