Пламя теплится - Максим Субботин

– Я?! Кто это решил, что я полезу в эту дыру?! – красивое лицо искривилось яростью, сделалось багровым.

В зале ненадолго воцарилась тишина, стали слышны малейшие шорохи. Кулаки эрсати сжались так, что побелели костяшки пальцев.

– Я никуда не подписывался!

– Но ты нужен группе, – со спокойствием удава произнес староста. Послышался одобрительный шепот.

Еще бы! Кэр не мог вспомнить ни одного случая, чтобы община, вернее собрание ее представителей, оспаривало решение старосты. Этого ли, тех ли, кто был перед ним. Создавалось впечатление, что все споры показные, призваны создать лишь видимость демократии и свободы выбора. Чушь! Рафинированные ублюдки, направляющие безмозглое стадо. Что такой староста сможет сделать, если общине будет грозить настоящая опасность? Разве что утомить врага разговорами.

Эрсати негодовал. Он чувствовал, что стоит посреди стада блеющих баранов. Но уподобляться безропотно кивающему скоту он не желал. Больше всего бесило то, что троица за спиной старосты была предупреждена заранее – это было ясно. Его же, столь незаменимого, забыли или не посчитали нужным поставить в известность хотя бы вчера.

Правильно старик не стал напоминать о возможных опасностях, могущих ожидать незваных гостей в стенах НИИ. Зачем пугать простых обывателей, нагонять на них лишний страх и отчаяние? Гораздо удобнее недоговаривать – люди будут опасаться, но не бояться без оглядки. Но он-то знал… Вернее сказать – не знал, как и каждый, кто еще не разучился думать самостоятельно. Иногда подобные экспедиции заканчивались благополучно, а иногда не возвращался никто. Такое незнание подсказывало простейший способ к выживанию – держаться подальше от лабораторий любого рода. В конце концов, можно купить эти треклятые кристаллы. Затянуть ремни потуже и купить – община в состоянии себе это позволить, пусть дорога в ближайшее поселение займет не одну неделю – морозы не завтра нагрянут.

– Кэр, в команде должен быть специалист-теоретик. Ты знаешь правила. А кроме тебя иных кандидатур у нас нет. Ты пойдешь за ребятами, будешь говорить им, что стоит взять, куда не следует соваться. Это не обсуждается.

– Я никуда не пойду! – рявкнул эрсати и скрестил руки на груди. – Сами грамотные, разберутся, что к чему.

– Завтра в шесть часов утра сбор в оружейной. Инструктаж, проверка снаряжения – все, как всегда, – староста, будто не слышал возражений Кэра.

Эрсати открыл рот, чтобы высказать все, что он думает о старосте и общине в целом, но спокойный голос опередил готовые сорваться с губ слова.

– Кэр, не торопись с громкими речами. Ты сможешь мне все высказать лично сразу после завершения собрания. Буду ждать тебя в своей комнате. Приходи, если чем-то недоволен. А пока немного пищи для размышления: помни, что одну ветку сломать легко, а стоит собрать их вместе и уже не переломить.

«Сукин ты сын!» – Кэр наградил старосту презрительным взглядом и направился прочь. Что не говори, а этот человек обладал какой-то почти гипнотической силой, заставляющей верить и следовать указаниям. Вроде бы и не говорит ничего особенного, но слова надолго заседают в голове, становясь собственными мыслями.

«Поучи меня! – эрсати пнул подвернувшийся на пути стул. – Ты же знаешь, мать твою так, что спорить с тобой бесполезно… ну ладно, поговорим еще!»

* * *

Голова казалась туго набитой комками колючей пакли. Попытка приподняться на подушке привела к резкой боли в висках. Дезире поморщилась и застонала. Медленно, словно нехотя, мысли выстраивались в более-менее стройную цепочку, но от этого становилось лишь противнее.

К горлу подступала тошнота. Сколько Дезире себя помнила, ее организм всегда тяжело реагировал на любые психотропные средства, а так же препараты, обладающие психотропным действием. Всему виной была её полукровность, во всяком случае, иного оправдания своей странной аллергии девушка просто не находила. В свое время отец заметил эту особенность дочери и провел ряд анализов. Список возможных аллергенов оказался широк. По всему выходило, что ей были противопоказаны любые средства, снижающие либо повышающие возбудимость центральной нервной системы.

Глупо, но о собственной неприятной особенности она никогда и никому не рассказывала. Не хватало еще стать предметом для жалости или сочувствия, а пуще того – насмешек. Тем более, толку от этого все равно чуть. Разве что прямой путь к нервному срыву. Стимуляторами она никогда не увлекалась, а редкое использование простых успокоительных большого вреда не приносило. Хуже обстояло дело со снотворным. О наркотиках речи не шло вовсе.

Дезире с самого детства старалась быть полезной и нужной. Еще сильнее обострилось это чувство после смерти отца. Жесткий патриархальный уклад эрсати почти не оставил выбора. Либо становиться бесправным инкубатором, и еще не факт, что ее примут: польстившаяся на человека мать автоматически стала изгоем. Либо последовать за отцом, постараться выбрать собственный путь, на котором заведомо не будет сторонней поддержки. Девушка выбрала второе: попыталась стать незаменимой в близкой ей профессии. И все равно ее не оставляло чувство одиночества. Зачем вообще жить на свете, если ты никому не нужна?

Иногда Дезире представляла себе: что случится, если по какой-то причине она больше не сможет быть полезной. От подобных мыслей всегда передергивало, а тем более теперь. Потому что, несмотря на терпимое отношение общины к своим членам, тех, кто не мог или не хотел приносить никакой пользы, выставляли прочь. Исключение составляли заслужившие уважение старики. Хотя, тяжелая жизнь сводила их количество к минимуму.

«Чтоб добрым быть, я должен стать жесток» – так, кажется, говорилось в какой-то старой книжке, которую она так и не дочитала.

Жестокие, зачастую бесчеловечные меры на практике оказались оправданными. Каждый отдельный человек рассматривался с точки зрения некой составной детали большого агрегата. Деталь потребляла энное количество энергии, пищи и прочих ресурсов. Тогда логичным становился вопрос – а стоит ли польза, приносимая этой деталью, вложенных в нее затрат? Простой и в тоже время чертовски сложный закон выживания в послевоенном мире.

Дезире осторожно ощупала лицо. Пальцы тут же наткнулись на туго наложенную бинтовую повязку, под которой угадывалась пара ватных тампонов. Странно, но боли почти не было. От нее остались лишь нудные отголоски, все еще отдающиеся в висках.

Еле сдерживая стон, девушка приподнялась на кровати, до дрожи вцепившись руками в железные края. Судя по тому, что вокруг все так же царила тишина, Дезире с облегчением решила, что её оставили одну. Вот и хорошо. Значит, некому будет лезть с нравоучениями и прочей ерундой. Дождавшись, когда звон в голове стихнет, девушка попыталась поудобнее устроиться на жестком матрасе. А потом, глубоко вздохнув, уверенно взялась за скобки, скрепляющие края бинта.

Последний виток дался непросто. Руки дрожали, сердце бешено колотилось. Во рту появился неприятный, горький привкус. От недавнего энтузиазма не осталось и следа. Дезире поймала себя на мысли, что нарочно пытается оттянуть момент истины. Она почти физически чувствовала нарастающую над головой тяжесть, словно все это время потолок медленно опускался. Казалось, сдерни повязку, и затаившаяся тяжесть обрушится многотонным прессом, раздавит. Девушка сглотнула, поморщилась, а потом одним движением сорвала остатки бинта и отбросила их в сторону.