Большое Сердце - Жан-Кристоф Руфен

Хотя эти события происходили совсем рядом с нами, я испытывал отнюдь не страх, а живейшее любопытство. Мне хотелось как можно больше узнать о солдатах и особенно о рыцарях. В этом отношении рассказ служанки немало разочаровал меня. Похоже, грабежи в деревнях совершали заурядные вояки. Судя по тому, что говорили родители служанки, там вообще не было сражающихся рыцарей, какими я их себе воображал. Ведь благодаря своему страстному интересу к Востоку я выслушал множество повествований о Крестовых походах. В Сент-Шапель я познакомился со старцем-дьяконом, который в юности отправился в Святую землю, чтобы принять участие в сражениях.

Мой страстный интерес разделяли многие товарищи по играм, хоть понимали они далеко не все. Их влекли оружие, кони, рыцарские турниры и подвиги, юноши придавали этому огромное значение. Для меня же рыцарство было скорее средством окунуться в чарующий мир Востока. Если бы я знал иной способ попасть в Аравию, у меня это вызывало бы точно такой же интерес. Но в ту пору я не сомневался, что единственное средство оказаться там, преодолев все препятствия на пути, – это отправиться туда, облачившись в доспехи, с мечом на боку, верхом на покрытом попоной боевом коне.

Нас было человек пятнадцать – мальчишек-одногодков из городских кварталов. К нам присоединилось несколько человек, чьи родители находились в услужении или торговали вразнос; отпрыски знати нас игнорировали. Ростом я был чуть повыше остальных, но отличался хрупким телосложением. Говорил я мало и никогда целиком не погружался в игры. Частица меня оставалась в отдалении. Такое поведение наверняка могло показаться надменным. Мальчишки меня терпели, но в минуты откровенных признаний и вольных рассказов отходили в сторонку. У нас был главарь – высокий парнишка по имени Элуа, сын пекаря. Завитки его густых темных волос напоминали мне овечью шерсть. Он уже отличался завидной физической силой, но возвысился он главным образом потому, что был остер на язык и хвастлив. При такой репутации он одерживал верх, даже еще не ввязавшись в драку.

В июне в окрестностях города объявились бургиньоны. Надо было готовиться к осаде. В предместья спешно сгоняли стада. Площади были завалены бочками с соленьями, вином, мукой и маслом. Лето, пованивавшее подгнившей снедью, было раннее и дождливое. В начале июля разразились грозы. Проливные дожди усиливали беспорядок и панику. К большой радости нашей шайки, в городе появилась масса вооруженных людей, готовившихся отражать нападение. Доселе при дворе герцога Жана больше были расположены к искусствам и всяческим удовольствиям, чем к сражениям. Знатные особы никогда не носили доспехи. Теперь, когда над городом нависла угроза, все переменилось. Аристократы обрели тот воинственный облик, который некогда обеспечил их предкам графские и баронские титулы. Впервые в жизни я оказался рядом с рыцарем.

Он неспешно ехал по улице, ведущей к собору. Я припустился за ним. Мне казалось, что если я вспрыгну на круп его лошади, то он отвезет меня в Аравию, где вечно светит солнце и все вокруг переливается яркими красками, – в край леопарда. Покрывало на коне было расшито золотом. Ноги в стременах были защищены кованым железом. Сам человек под железным панцирем был мне странным образом безразличен. Меня больше всего привлекало то, что делало его неуязвимым: кованые детали доспехов, расписанный сверкающими красками четырехугольный щит, плотная ткань конской попоны. Обычный всадник в простой одежде не обладал тем волшебным могуществом, коим я наделял этого рыцаря.

Увы, мечта моя была обречена оставаться бесплодной, ведь я постепенно начинал сознавать, что мне не суждено выбиться из своего сословия. Отец, отправляясь по делам во дворец герцога, все чаще брал меня с собой. Он уже раздумал делать из меня ремесленника, так как я был крайне неумелым. Скорее он видел меня торговцем. Мне нравилась обстановка замка: высокие залы, стража у каждой двери, богатые драпировки, дамы в платьях из ярких тканей. Мне нравились драгоценные камни ожерелий, сверкающие эфесы шпаг у мужчин, паркетные полы из светлого дуба. Когда во время долгого ожидания перед покоями одного из родственников герцога отец объяснил мне, что особые ароматы, витавшие в замке, исходят от эфирных масел, привезенных с Востока, это усилило мой интерес. Однако пребывание в замке окончательно лишило меня всякой надежды войти в этот мир.

К отцу там относились с отвратительным презрением, а он пытался приучить меня сносить это. Всякий, кто продает товар сильным мира сего, утверждал он, должен понимать, как это лестно. Для этих покупателей не существовало ничего прекрасного. Все усердие и способности, ночи, проведенные за разработкой моделей, кройкой и шитьем, – все это было ради того мгновения, когда богатый клиент выкажет удовлетворение. Этот урок я усвоил и смирился с нашей участью. Научился видеть мужество в отречении. Каждый раз после визита в замок, где с отцом обращались грубо, я испытывал за него гордость. Мы шли домой, и я держал его за руку. Он весь дрожал от унижения и ярости – теперь мне это понятно. Однако в моих глазах проявленное им терпение было единственной доступной нам формой отваги, поскольку, в отличие от знати, нам никогда не будет дозволено носить оружие.

С товарищами я, по примеру отца, держался сдержанно, избегая сближения. Говорил редко, соглашаясь с тем, что говорили другие, в их затеях мне отводилась скромная роль. Они относились ко мне с легким презрением – до того случая, который все переменил.

В августе, когда мне исполнилось двенадцать, закончились приготовления к осаде города. Кольцо замкнулось. Старики вспоминали, как полвека назад город грабили англичане. Люди пересказывали друг другу эти ужасы. Особенно такими историями упивались дети. Элуа что ни день поражал нас новыми жуткими рассказами, которые покупатели оставляли вместе с монетами в лавке его отца. Он сделался нашим предводителем ввиду того, что, по его словам, в новых условиях мы стали одним из отрядов войска. С нашей небольшой группой он связывал честолюбивые планы, и прежде всего ему хотелось обзавестись оружием. Под большим секретом он организовал ради этого специальную вылазку. На протяжении нескольких дней он вел тайный инструктаж, сообщая разные сведения и отдавая распоряжения членам нашей группы, чтобы все держать под своим полным контролем. На одном из таких тайных совещаний, незадолго до великого дня, речь, должно быть, шла обо мне, так как в нем участвовали все, кроме меня. Элуа в конце концов огласил решение: я иду вместе со всеми.

В обычную пору лето было вольным временем для мальчишек, обучавшихся при школе Сент-Шапель. Война послужила дополнительной причиной нашей свободы. Мы собирались на паперти и проводили дни в праздности. Ночью нам нельзя было покидать дома: дозорные задерживали любого, кто расхаживал по улицам. Так что удар следовало нанести в разгар дня. Элуа наметил жаркий, располагавший ко сну погожий полдень. Он приказал нам идти в предместье, где жили кожевники, оттуда по заросшему травой косогору спуститься к болотистому берегу. Элуа заметил плоскодонку, рядом с которой был спрятан деревянный багор. Мы всемером забрались в лодку. Элуа оттолкнулся багром, и мы медленно поплыли. Собор высился вдали. Не сомневаюсь, что все страшно перепугались: никто из нас не умел плавать. Я испытывал страх, пока суденышко не удалилось от берега. Но когда мы поплыли среди водорослей и кувшинок, меня вдруг переполнило ощущение счастья. Солнце и августовская жара, таинственная власть вод, по которым можно следовать куда угодно, звенящий лет насекомых – все наводило на мысль, что мы направляемся в иной мир, хоть я и понимал, что находится он куда как дальше.