На острие иглы - Илья Стальнов

Когда я заканчивал со втираниями, появился сам господин Бауэр в ладно сшитом камзоле, в парике, с большими золотыми перстнями на пальцах. Он вежливо поздоровался со мной и обратился к жене:

– Ну как, Марта, тебе полегче? Взгляд его был рассеян и не задерживался ни на чем. Говорил он скороговоркой.

– Легче, – слабо улыбнулась фрау Бауэр.

– В таком случае, дорогой мой герр Эрлих, вы творите чудеса. Пожалуй, вы первый лекарь, который смог облегчить бесконечные страдания моей супруги. Не откажетесь отужинать со мной?

– Буду премного благодарен.

Я подумал, что в Москве каждый мой визит будет заканчиваться обедом или ужином. Мои земляки очень быстро переняли многие обычаи местного населения, в том числе и такие несвойственные нам, как хлебосольство.

В большом зале за обеденным столом, на котором нашли место незнакомые до приезда в Россию ранее кушанья, такие, как грибы с хреном, соленые огурчики, квашеная капуста с брусникой, черная и красная икра, моченые яблоки, миноги, редька с квасом, холодная зайчатина и заливная телятина, рубленые яйца с чесноком, спаржа, гусиный паштет, молока свежей рыбы… А в самом центре стола возвышались башенки бутылей с русской водкой и немецким шнапсом. А еще небольшой кувшинчик с нашим любимым светлым пивом, от которого все Бауэры были в восторге.

– Я очень люблю здешнюю кухню, – заметил хозяин дома. – Поживете здесь подольше, тоже полюбите.

Мысленно я с ним уже согласился

Служанка разлила по маленьким стаканчикам пиво.

– Божественный напиток, малоизвестный здесь, – улыбнулся самодовольно хозяин.

– Моя жена очень болезненна, – со вздохом произнес Бауэр, возвращаясь к любимой теме. – И на нее тяжело действует местный климат. Я тоже болезнен, но не могу уделять своим болезням достаточно внимания. Торговые дела отнимают все время.

– Это, конечно, грустно, – кивнул я с сочувствием, подумав при этом, что и самому Бауэру здоровья не занимать

– Вы правильно сделали, что приехали в эту страну. Местные жители просты, как дети, и мало кто из них владеет цивилизованным искусством врачевания. Так что знатные и богатые люди предпочитают обращаться к нашим лекарям. Тут очень быстро можно стать богатым человеком, если, конечно, проявить осмотрительность и послушание Тогда вас ждут богатство и успех.

– Успех – может быть, – усмехнулся я. – А вот богатство – вряд ли. Слишком долго меня носило по свету. Слишком много золота утекло сквозь эти пальцы. Слишком тяжелый груз прожитых лет за спиной, чтобы мечтать о богатстве.

– Тогда мечтайте о плотских утехах. При желании их здесь можно найти предостаточно. Хотя, надо заметить, местные жители и жительницы очень набожны.

– Я тоже.

– Все мы набожны, пока не доходит до плотских утех, – засмеялся хозяин дома, прикладываясь к стакану с пивом. – Все мы…

Он не договорил… Я услышал какой-то лошадиный всхрап, потом стук стекла о дерево.

Я обеспокоено поднял глаза от своей тарелки. И застыл в изумлении.

С герром Бауэром произошла метаморфоза – он прямо на глазах начал бледнеть. В расширившихся зрачках отразилось сияние граней броши, прикрепленной к моему камзолу.

Рукой он прикрывал рот, потом не выдержал и закашлялся.

– Бог мой, поперхнулся, – выдавил он, прокашлявшись…

– Что случилось? – спросил я, пораженный переменой, происшедшей с герром Бауэром.

– Н-нет, ничего, Фриц. – Он овладел собой, попытался поднести стаканчик с пивом к губам, но поставил его на место – рука мелко подрагивала. – Какая необыкновенная у вас брошь.

И тут на меня как озарение нашло. Я вдруг с замиранием в неясном предчувствии сердца понял, что в один момент вывело благодушного и спокойного, уверенного в себе и озабоченного лишь торговыми делами и своим здоровьем Бауэра из себя… Брошь! Одного взгляда на нее было достаточно, чтобы хозяин дома едва не отдал концы, поперхнувшись пивом. Меня это озадачило. Конечно, брошь превосходна, но не настолько же, чтобы реагировать столь странным образом…

– Подарок отца, – к своему стыду я не нашел ничего лучшего, как солгать. Меня можно понять – ведь если признаться, что я без спроса взял чужую вещь, – это может быть истолковано превратно. А репутация среди людей, исповедующих протестантскую веру – это капитал.

– Отца… – как-то дергано закивал Бауэр, пряча глаза. – Понимаю, понимаю…

В один миг непринужденная атмосфера исчезла, в комнате повисло нервное напряжение. Густав Бауэр, казалось, по-прежнему был предупредителен и словоохотлив, но я чувствовал, что его что-то гнетет. О причинах этой перемены можно было только гадать. Я понимал лишь, что произошла она после того, как он увидел эту злосчастную брошь.

Остаток вечера был испорчен, так что я испытал облегчение, когда, сославшись на дела, встал из-за стола и распрощался.

Идя по улице, я ощутил какое-то неудобство. Будто мурашки побежали по спине. Это было чувство упершегося в затылок чьего-то пристального взгляда…

Пройдя пару десятков метров, я не выдержал, придержал шаг. Резко обернулся.

Железные ставни крошечного окна были распахнуты. И в самом окне я увидел силуэт. Герр Бауэр напряженно смотрел мне вслед.

* * *

Я был разбужен переливчатым колокольным звоном. В Багдаде меня будил голос муэдзина. Здесь – разноголосица колоколов. Звон был куда приятнее для слуха… Но только не для человека, который намеревался хорошенько выспаться.

Звон шел со всех сторон. В каждой из трех тысяч московских церквей было минимум пять колоколов, так что можно представить, какой фантастический звук плыл над утренним городом.

Солнце с раннего утра щедро делилось своим теплом. Люблю солнце. Может, и не так уж не правы были древние, когда утверждали, что великое светило наполняет каждую тварь земную жизненной силой. Действительно, когда после долгой зимы и хмурого неба одаривает оно нас своими ласковыми лучами, возвращаются забытые желания и стремления, хочется жить без конца, хоть миллион лет. Поэтому настроение у меня вновь было светлое, напрочь забыт неприятный осадок от вчерашнего разговора с герром Бауэром Солнечный свет имеет обыкновение развевать по ветру вечерние страхи и неприятности. Сейчас мне казалось все произошедшее вчера неважным, незначительным. Мало ли у кого какие странности. Каждый человек имеет право на причуды, а также на то, что ему не будут напоминать о его мелких недостатках.

День для меня, как обычно, начался с утренней молитвы, в которой я просил у Бога удачи в моих начинаниях. А день обещал быть напряженным. Я честно строил планы, которые просто обязаны были принести мне успех.

Приведя себя в порядок, я направился по делам. Первый мой визит был к герру Зонненбергу.

На улицах была толчея. Скрипели по деревянным настилам улиц телеги. Спешили по своим делам люди – москвичи предпочитают ходить пешком, притом ходят очень быстро. Служивый люд передвигался верхом, равно как и вся знать. Для знатных людей считалось приличествующим ехать верхом, и даже когда они шли пешком, многочисленные слуги вели за ними коней. Экипажей, ведомых, как правило, одной лошадью, было не слишком много, большей частью в них ездили дородные, богато одетые женщины.